Электротерапия. Доктор Клондайк

Они стали кататься. Агнес скоро заметила, что кататься он вообще-то не умеет, но это ее почти обрадовало. Разве не мог бы он иначе кататься с другой девушкой? Когда она вчера подошла к нему, ей показалось, что он взглянул на нее как-то по-новому. Она решила, что он наконец понял, какими глазами она смотрит на него с того дня, когда пять лет назад впервые окликнула его из-за ограды. Она знала заранее, что этот бледный, тщедушный юноша не умеет кататься на коньках. Юноша, который так хорошо играет на фортепиано… Сколько раз она жадно слушала его игру, ловила звуки, долетавшие сквозь кусты, за которыми скрывались двери веранды. Поговорить с ним о его игре? Сказать ему, как она восхищена ею? На это она не решилась и заговорила о другом (и тут же пожалела о своих словах). Она спросила:

— Каток в Амстердаме, наверное, гораздо лучше здешнего, правда? Ты часто туда ходишь?

Но Роналд не почувствовал в ее словах иронии. Он был в восторге — да, именно в восторге — от того, что очутился среди этих свободных, беззаботных людей, скользящих по гладкому квадрату льда. И ответил:

— Нет, до сих пор я редко катался на коньках. Ты, вероятно, уже заметила?

Она сказала с выражением крайнего удивления на лице, что ничего подобного не заметила и, если это действительно так, почему он хорошо катается. Роналд, ни минуты не сомневавшийся в правдивости ее слов, безумно обрадовался. Это укрепило в нем чувство, свойственное всем, добившимся первых успехов в новой области: уверенность в том, что достигнутые успехи очень велики.

Она спросила, часто ли он куда-либо ходит в Амстердаме.

— Что ты имеешь в виду? — ответил он. — В театры и кино я не хожу никогда.

— Совсем никогда? Если бы я жила в большом городе, я бы каждый вечер ходила в театр.

— Нет, — объяснил он ей, — я не люблю спектакли. Я всегда представляю себе, что я актер. Подумать только, каждый вечер, сотни раз, играть одну и ту же роль! Каждый вечер произносить слова, в которые не веришь! Например, каждый вечер умирать лишь для того, чтобы на пару часов развлечь кучку пресыщенных мещан! Для этого не стоит жить на свете!

— А музыка? Ты и на концерты никогда не ходишь?

— На концерты я хожу, только чтобы чему-нибудь научиться. (Тут он соврал, он и на концерты не ходил, у него не было денег на билеты.) Я и сам никогда не играю в присутствии других, не играю, когда меня могут услышать. Я играю только для себя. Ведь при решении математических задач публика не присутствует. Так же и в музыке. Музыка, собственно говоря, та же наука. Нотная линейка — это если не формула, то по крайней мере график.

Он с большим апломбом излагал ей свои еще такие детские взгляды.

— Значит, ты не думаешь, что своей игрой можешь доставить людям удовольствие? — спросила она.

— Какое я могу доставить людям удовольствие? И зачем?

— Странно, — сказала она задумчиво, — но ведь, когда ты играешь, ты же не знаешь, не слушает ли твою музыку кто-нибудь незаметно для тебя, кто-нибудь, кого ты не видишь, но кто все-таки благодарен тебе за твою игру…

Он ответил, быстро взглянув на нее:

— Конечно, все зависит от того, кто этот кто-нибудь… — И, испуганный собственной смелостью, поспешно добавил: — Не думаю, что я этому кому-нибудь, как ты говоришь, могу доставить удовольствие.

Агнес, смущенная такой решительностью, побоялась продолжать, и Роналд тоже: у него не было еще твердой уверенности.

Когда они наконец добрались до первого флага, мимо промчался какой-то юноша, окликнул Агнес по имени и увлек за собой. Роналд сделал еще два шага и упал. Агнес и тот юноша были уже у следующего флага. Роналд продолжал сидеть на льду, не в силах подняться от боли. Оглушительно ревели громкоговорители. «Ты красива, когда ты со мной», — пели они. Он отвязал коньки и побрел к краю катка. Он не мог заплакать, потому что шептал про себя:

— Я по-прежнему не умею кататься. И мне это по-прежнему совсем не нужно.

Он еще раз оглядел каток. Толпа конькобежцев терлась о гладкий квадрат, словно громадная овца. Агнес нигде не видно. Он ее никогда не найдет, он не может ее искать — ведь там, где она находится, он упадет после первого же шага.

Он вернулся домой и сел за книгу. Впервые в жизни лег в кровать раньше, чем ему было велено. Он спрятал лицо в подушку, но так и не смог заплакать. Прошло немало времени, прежде чем он уснул. Что мне еще остается в жизни, думал он, и ему показалось, что этот вопрос перенос его в тихую голубовато-зеленую пустоту вселенной.

Когда наутро он вышел в сад, Агнес появилась возле изгороди раньше, чем он смог убежать обратно в дом, и окликнула его прежде, чем он смог отойти от изгороди на такое расстояние, чтобы сделать вид, будто не слышал.

— Куда ты вчера исчез? — спросила она. — Я тебя повсюду искала. Я не виновата, что меня вдруг утащили от тебя.

Ему пришел в голову не самый удачный ответ:

— Я упал.

— Очень было больно?

— Да нет, не очень.

— Ты, конечно, сильно ударился и не смог больше кататься. Может, у тебя даже синяки? Сходи к врачу.

— Да, — сказал он, — непременно.

— Тебе трудно ходить? — спросила она. — Или мы можем сегодня погулять?