Элемента.L

Несколько пар рук, мужские и женские, помогают детям выбраться из-под брезента. Мужчина что несет ее на руках, аккуратно прижимая к себе, очень серьезен, лицо напряженное, но время от времени он поворачивается к ней и улыбается такой немного вымученной улыбкой, когда взрослые пытаются показать детям что все хорошо, но на самом деле все плохо.

- А чем занималась ваша семья?

- Да, известно, чем - мельницу держали. Рожь, овес, горох выращивали. Хлебопекарня у нас была своя.

Большая казенная комната. Одинаковые кровати. Холодно. Заходит женщина в одежде похожей на больничную с узелком в руке, говорит по-польский: - Пойдем, деточка! Твоя тетя приехала за тобой! Они идут длинным коридором. Одна из дверей открыта. Из зеркала на противоположной стене комнаты на нее внимательно смотрит коротко стриженая девочка лет девяти огромными испуганными светлыми глазами.

- Помню, крестьянские дети приходили к нам на поля работать. Взрослые рожь срезали серпами, а дети охапки эти носили. У кого охапки были больше, тому десять копеек платили, а у кого поменьше - восемь.

Женщина в казенной одежде тянет девочку за руку, передает ей узелок. Что-то говорит про то, что она теперь будет жить с родными людьми. Страшно, она хочет назад, но перечить не смеет.

- Еще помню, была у маменьки старая нянька Феклуша. Она еще маменьку мою нянчила, а потом и всех моих старших сестер и братьев, да и меня хотела. Только стала она к тому времени подслеповата да забывчива. Вот старшие дети над ней и смеялись. Ходит она, бывало, ищет меня по комнатам: Дусенька! Дусенька! А они палено в пеленки завернут и тянут ей. Вот, говорят, твоя Дуська!

Незнакомая худенькая женщина в коридоре бросается с объятиями. Узелок в руках мешает. Выходят на улицу. Женщина присев гладит её по щеке, заглядывает в глаза:

 - Сарочка, милая!

На здании, из которого они вышли красная вывеска. Белыми буквами на ней написано "DOM DZIECKA". У женщины в руках фотография. Светловолосый парень улыбается.

- Так маменька плакала, когда мы уезжали. Мы уезжали, а Феклуша с нами ехать не могла. Слегла она. Я ей перед отъездом все сказки читала. Ей да детям крестьянским. А она мне на прощание "Катюшу" дала. "Мне она, говорит, уже ни к чему, а тебе дитятко пригодиться".

- Евдокия Николаевна, а «Катюша» — это что?

Крушение поезда. Станция Броневая. Вывеска от удара погнулась. Худенькая женщина мертва. Руки в крови.

Стоны, плач, крики, но звуков неслышно. Только видно, как кривиться в плаче рот сидящего на земле малыша.  Доктор в белом кому-то машет рукой. Мужчина стоит на четвереньках, зажимая руками голову. Холодно. Пальто испачкалось. Валяется рядом. Надо бы его надеть. Руки не слушаются.

- Евдокия Николаевна?

- А? Катюша-то? Деньга такая. Сто рублей с изображением Екатерины второй.

Руки не слушаются. Одной пуговицы нет. Кровь на руках запеклась и не оттирается.

- Вы устали? Давайте, пожалуй, закончим на сегодня. Да и по запаху я чувствую обед скоро.

Рожь. Поле. Ласточки летают низко-низко. Тихо. Душно. Будет гроза.

- Евдокия Николаевна, Вы хорошо себя чувствуете? Давайте я сестру позову.

- Доктора Майера пригласите, - едва услышал Дэн безжизненный голос старушки.