Элементали

– Сейчас она в том самом платье, в котором была на нашей с Ли свадьбе. Она говорила, что это самое красивое платье из всех, что у нее были. После приема она сняла его, повесила на вешалку и сказала, что хранила именно для этого момента. Она была бы счастлива увидеть, сколько цветов здесь сегодня, увидеть, насколько она была небезразлична людям. С самого момента ее смерти люди звонили и спрашивали, нужно ли им принести цветы или отправить пожертвование на исследование рака, а Ли и я – кто бы ни взял трубку – говорили: «Ох, пришлите цветы, маму никогда не интересовала благотворительность, но она так надеялась на то, что, когда умрет, в церкви для нее будет множество цветов. Она хотела, чтобы их аромат доходил до небес!»

Большая Барбара МакКрэй энергично закивала и громко прошептала: «Прямо как Мэриэн… прямо как она!»

Дофин продолжал:

– До визита в похоронное бюро я был очень расстроен смертью мамы. Но вчера я вошел туда, увидел ее, и теперь я в порядке. Она выглядит такой счастливой! Такой естественной! Я смотрю на нее и думаю, что она ушла, сидит теперь на небесах и переживает за меня! – Дофин повернулся к гробу и нежно улыбнулся мертвой матери.

Большая Барбара МакКрэй обняла дочь за плечо.

– Ты приложила руку к написанию поминальной речи, Ли?

– Заткнись, Барбара! – сказал Люкер.

– Мэри-Скот, – Дофин обратился к монахине, – хочешь что-нибудь сказать о маме?

Сестра Мэри-Скот покачала головой.

– Бедняжка! – прошептала Большая Барбара. – Могу поклясться, что она просто раздавлена горем.

Повисла тревожная пауза. Священник уставился на Дофина, который все еще стоял у края скамьи. Дофин смотрел на сестру, которая возилась с четками. Органист разглядывал их со своего балкона, будто ожидая сигнала.

– Вот поэтому и нужна распечатанная программка! – прошептала Большая Барбара сыну, посмотрев на него осуждающе. – Когда распечатанной программы нет, никто просто не имеет понятия, что делать дальше. Я могла бы вставить ее в свой памятный альбом.

Сестра Мэри-Скот внезапно поднялась со скамьи.

– Она все-таки собралась говорить? – спросила Большая Барбара с ноткой надежды в голосе, которую все услышали.

Сестра Мэри-Скот не заговорила, но ее подъем определенно был сигналом. Органист, пару раз неуклюже задев ногой по педалям органа, вылез из своего чердака и скрылся за маленькой боковой дверью.

Кивнув Дофину и сестре Мэри-Скот в заговорщическом молчании, священник резко повернулся на каблуках. Его шаги эхом вторили органисту, удаляющемуся из святилища.

Эти двое служащих как будто внезапно решили по исключительной и непреодолимой причине покинуть церемонию до ее завершения. А похороны, конечно же, еще не закончились: не было ни второго гимна, ни благословений, ни постлюдии. Носильщики все еще ждали снаружи храма. Скорбящие остались наедине с телом усопшей.

В крайнем удивлении от такого необъяснимого происшествия Большая Барбара обернулась и громко сказала Одессе, которая сидела в десятке метров от нее:

– Одесса, что они себе позволяют? Куда ушел отец Нэлти? Почему этот мальчик перестал играть на органе – когда ему платят за похороны, он всегда играет, я знаю!

– Миз Барбара… – умоляюще проговорила Одесса.

– Барбара, – тихо сказал Люкер, – отвернись и просто замолчи.

Она начала протестовать, но Дофин с горечью одернул ее:

– Большая Барбара, прошу…

Большая Барбара, любившая своего зятя, застыла на скамье, хоть это и стоило ей усилий.

– Пожалуйста, давайте все вместе помолимся за маму пару минут, – сказал Дофин. Остальные послушно склонили головы.

Краем глаза Индия МакКрэй заметила, как сестра Мэри-Скот достала из-под своего скапулярия[1] узкий черный ящик. Она крепко держала его в руках перед собой.

Индия слегка щелкнула длинным накрашенным ногтем тыльную сторону ладони отца. «Что там у нее?» – спросила его шепотом.

Люкер взглянул на монахиню, озадаченно покачал головой и прошептал в ответ: «Не знаю».

Долгие секунды в святилище не было ни единого движения. Неожиданно запустился кондиционер, заглушая уличный шум. Никто не молился. Дофин и Мэри-Скот, потрясенные и явно более всех смущенные, стояли, глядя друг на друга через центральный проход. Ли немного наклонилась и повернулась боком. Положив локоть на спинку скамьи, она приподняла вуаль, чтобы обменяться недоуменными взглядами с матерью. Люкер с дочерью сжали ладони друг друга, выражая свое изумление. Одесса пристально смотрела перед собой, словно от нее не стоило ожидать удивления по поводу того, что происходило на похоронах такой своенравной женщины, как Мэриэн Сэвидж.

Дофин громко вздохнул и кивнул сестре. Они медленно двинулись к алтарю и заняли места за гробом, не глядя на мать, мрачно уставившись перед собой. Дофин взял у монахини узкий черный ящик, сдвинул защелку и приподнял крышку. Все МакКрэи вытянули шеи, но не смогли разглядеть, что внутри. На лицах брата и сестры было что-то одновременно настолько испуганное и торжественное, что даже Большая Барбара воздержалась от замечаний.