Элементарная социология. Введение в историю дисциплины

Какие религии он называет мировыми? Когда рассказываешь это религиоведам, они, в общем, морщатся. Мировые религии для них – это те, которые охватывают многие страны и народы. А для Вебера и конфуцианство мировая религия, и иудаизм по своему пролонгированному влиянию оказывается мировой религией. Это не совсем канонический с точки зрения современного религиоведения подход. Но если мы просто примем, что об этом говорил Вебер… Специального исследования по исламу у него нет. Он не успел его создать. Потом была попытка реконструкции – работа довольно известного историка социологии Брайана Тернера, которая называется «Вебер и ислам», но все-таки у него нет большого развернутого исследования. Не говоря уже о том, что современные исламоведы, как и современные синологи, и современные специалисты по Индии по поводу конкретных содержательных высказываний Вебера никакого восторга не испытывают. Это, в общем, нормально. Одни суждения устаревают, а на их место приходят другие. Причем Вебер не был специалистом ни по Индии, ни по Китаю, ни по исламу. Но как ни крути, он был профессиональный историк, он читал и по-гречески, и по-латыни, и по-древнееврейски. А по Китаю он пользовался вторичными источниками, переводами. Не забудем, впрочем, что и Дюркгейм главный труд свой по социологии религии написал на основании второисточников. Но вот все-таки еще и еще раз скажу: статус большинства штудий Вебера по социологии религии немного не такой, какой у других его сочинений. До сих пор есть социологи, склонные к макроисследованиям, к большому историческому синтезу. Как правило, у них непростые отношения и с историками, и с другими социологами, которые воздерживаются от таких больших межкультурных сравнений и обобщений. Во время расцвета веберовского ренессанса Вольфганг Шлухтер предпринял просто титанические усилия для реактуализации социологии религии Вебера. Вышло несколько сборников, в которых разные ученые, в том числе специалисты по истории, по религии тех регионов, о которых писал Вебер, оценивали его наследие с современной точки зрения. Сам Шлухтер к каждой книге писал систематическое исследование аргументов мастера, плюс еще тогда был жив патриарх сравнительной социологии Шмуэль Айзенштадт, который тоже писал большие статьи, то есть получалось продолжение веберовской линии, получался междисциплинарный диалог, все получалось. Но только время прошло – и ничего с места не сдвинулось. И, как мне кажется, дело вовсе не в том, что Веберу в некоторых узких областях не хватило профессиональной подготовки. В конце концов, он был на уровне науки своего времени во всем, в том числе и в этом. Дело в том, что социология – это предложение, если хотите, не результат, но именно предложение довольно изощренного, сложного способа аргументации. А большинство из тех, кто работает с конкретным материалом, предпочитают, к сожалению, более простые схемы. Они бывают проникнуты пафосом вульгарной социологии, который в соединении с куда более основательным знанием материала сообщает им, если тут вспомнить классика, «чувство превосходства, быть может, мнимого».

Если возвращаться к нашему аргументу, получается, что изначальный пафос «Протестантской этики» у позднего Вебера немножко сохраняется и немножко размывается. И сохраняется самое главное: человека, у которого мы обнаруживаем экономическую мотивацию, мы не должны рассматривать так уж одномерно, будто бы экономическая мотивация равна себе: раз он хочет больше денег, то у него имеются грубые экономические мотивы. Оказывается, Вебер это обнаруживает: человек может хотеть больше денег, но мотивы у него будут совсем другие – как доказательство того, что он избран Богом. Но сохраняя этот пафос, Вебер, обращаясь к другим временам и другим эпохам, вместе с тем отчасти размывает свой собственный изначальный подход. Потому что смысл его исследований по протестантской этике в том, чтобы показать, как возникла культура современного Запада, рационалистическая культура, особый западный рационализм, который сказывается во всем – в музыке, архитектуре, армии, финансах, производстве, законодательстве, и в появлении этого западного мира огромную роль сыграла протестантская этика, без которой не было бы современного капитализма.