Элементарно, Холмс!

Случилась плохая вещь. Нет, случилась «Плохая вещь». Во Фримонте, штат Небраска, мужчина обманул честную пожилую даму – и никто не смог заставить его исправить содеянное. Для беспомощной пожилой дамы трагедия растянулась на сорок лет. Однажды она рассказала об этом другу. И теперь я расскажу вам историю. Или настоящий жизненный эпизод. Желаете, чтобы это была «история, которую я еще не написал»? Ради бога. Хотите верить, что я вспоминаю настоящий эпизод из жизни? Милости прошу. Решать вам.

Когда-то не так уж давно…

Мужчина спал в своей постели в квартире на восьмом этаже, в Нью-Йорке. Рядом с ним зазвонил телефон. Обычный аппарат XX столетия, не радиотрубка. Была глубокая ночь, почти утро, но солнце еще не поднялось над резными силуэтами Манхэттена. Телефон зазвонил снова.

Мужчина высунул руку из-под простыни и схватил трубку.

– Ты проснулся? – произнес мужской голос на другом конце линии, очень медленно и отчетливо.

– А?

– Ты уже проснулся и можешь выслушать меня?

– Что? Кто это?

– Окна в твоей спальне открыты… или закрыты?

– А?

– Посмотри на занавески!

– Э… Что…

– Сядь и посмотри на занавески. Они колышутся?

– Я… э…

– Посмотри!

Трехкомнатная квартира выходила во двор-колодец в центре Манхэттена. Стояла осень, и на улице было холодно. Окна в спальне были плотно закрыты, чтобы заглушить шум из нижних квартир и с улицы. Занавески были задернуты. Мужчина слегка приподнялся и посмотрел на ближайшую занавеску. Она покачивалась. Сквозняка не чувствовалось. Мужчина ничего не сказал в трубку. Трубка сочилась тишиной. Зловещей тишиной.

Человек, скорее тень, вышел из-за покачивавшейся занавески и приблизился к мужчине в постели. Света в комнате хватало, чтобы мужчина с телефоном смог различить: человек в черном держит большую сырую картофелину, из середины которой торчит обоюдоострое бритвенное лезвие. На человеке были кожаные перчатки, и там, где они заканчивались, на запястьях, скользко поблескивал тонкий полиэтилен других перчаток, какие носят продавцы пищи. Человек в черном подошел к кровати, встал над приподнявшимся мужчиной и потянулся к телефону. Приложив острый край бритвы к шее мужчины, свободной рукой взял трубку.

– Просто скажи: да или нет, – велел голос на другом конце линии.

– Ладно, да.

– Он сидит?

– Да.

– Он может видеть тебя… и то, что ты держишь у его горла?

– Ага.

– Верни ему трубку. Ничего не делай, пока я не скажу.

– Ладно.

Человек вернул трубку мужчине, дрожавшему под бритвенным лезвием. В широко распахнутых глазах мужчины блестели слезы.

– Ты веришь в серьезность его намерений? – спросил голос на другом конце.

– А?

– Я хочу услышать от тебя «да» или «нет».

– Кто…

– Дай ему телефон. – Пауза. – Дай ему телефон!

Напуганный мужчина отдал трубку.

– Я велел ему сказать «да» или «нет». Если скажет что-то еще, любое междометие, «э» или «а»… порежешь его?

– Да.

– Не сильно для начала. Позволь ему увидеть собственную кровь. Сделай разрез там, где он сможет обсосать его и попробовать на вкус.

Человек в черном промолчал, но вернул трубку, крепко прижав ее к уху мужчины в постели.

– Итак, – произнес спокойный голос из ниоткуда. – Ты убедился, что он настроен серьезно и может причинить тебе вред? Да или нет?

– Послушайте, кем бы вы, черт побери, ни были…

Картофелина прошлась по тыльной стороне ладони мужчины, от мизинца к большому пальцу. Кровь начала сочиться из аккуратного и тонкого, но длинного, почти пятидюймового разреза. Мужчина уронил трубку на кровать, оставив кровавый отпечаток на простыне. И заскулил. Такой звук могла издавать бродячая собака, задетая такси на улице, далеко внизу: слабый, но протяжный. Человек с бритвой-в-картофелине протянул руку к пульсирующему бледному горлу и кивнул на упавший телефон. Никто не произнес ни слова.

Посасывая костяшки пальцев, мужчина поднял трубку дрожащей, слабо кровоточащей рукой – и начал слушать. Внимательно.

– Итак. Слушай внимательно. На случай, если ты скажешь что-то кроме «да» или «нет», если начнешь оправдываться или уходить от прямого, честного ответа: я велел ему отыскать махровое полотенце и засунуть тебе в рот, чтобы никто не услышал твоих криков, пока он будет медленно резать тебя на кусочки. И твоего брата Билли. И твою мать. Ты понял?

– Э… – начал было отвечать мужчина. Картофелина слегка сдвинулась. – Да, – сказал он быстро, хриплым голосом. – Да. Да, я понял.

– Очень хорошо. Теперь мы можем перейти к делу, – произнес ровный, непреклонный, далекий голос.

Утренний свет пробивался сквозь занавески.

– Да, – ответил мужчина в постели, возле горла которого дрожало бритвенное лезвие.

– У тебя есть рисунок почти забытого журнального художника по имени Роберт Гибсон Джонс…