Элементарные частицы

В палате интенсивной терапии бабушка лежала одна. Ослепительно белая простыня не закрывала ей руки и плечи; он с трудом оторвал взгляд от обнаженной плоти, морщинистой, белесой, ужасно старой. Ее руки с воткнутой иглой капельницы привязали ремнями к бортику кровати. Из горла торчала рифленая трубка. Под простыней тянулись провода, подключенные к прикроватному монитору. Ночную рубашку с нее сняли и не позволили собрать длинные волосы в пучок, как она это делала каждое утро на протяжении долгих лет. С распущенной седой шевелюрой она уже как бы не вполне была его бабушкой, скорее несчастным созданием из плоти и крови, одновременно очень молодым и очень старым, отданным на откуп медицине. Мишель взял ее за руку; только ее руку он и узнал безошибочно. Он часто брал ее за руку, в последний раз еще совсем недавно, когда ему уже исполнилось семнадцать. Глаза ее не открылись, но, возможно, несмотря ни на что, она узнала его прикосновение. Он даже не сжал ей толком пальцы, просто взял ее руку в свою, как раньше; он очень надеялся, что она узнает его прикосновение.

У бабушки было ужасное детство, с семи лет она работала на ферме в окружении неотесанных пьяниц. Ее подростковые годы пролетели слишком быстро, чтобы у нее остались какие-нибудь реальные воспоминания о том времени. После смерти мужа она вкалывала на заводе, воспитывала четверых детей; в разгар зимы выбегала за водой во двор, чтобы все могли умыться. В шестьдесят с лишним, уже выйдя на пенсию, она согласилась снова присматривать за маленьким ребенком – сыном своего сына. У него тоже всего было в достатке – и чистая одежда, и вкусный воскресный обед, и ее любовь. Все это у него имелось в жизни только благодаря ей. Любое, хоть сколько-нибудь претендующее на полноту исследование рода человеческого должно непременно учитывать подобные феномены. Да, такие люди существовали в истории человечества. Люди, которые всю жизнь работали, и работали тяжело, движимые исключительно беззаветной преданностью и любовью; они посвящали буквально всю свою жизнь ближнему, исполненные беззаветной преданности и любви; и при этом они ни в коей мере не считали это самопожертвованием; ведь на самом деле они не умели жить иначе, кроме как посвящая себя ближнему во имя беззаветной преданности и любви. На практике такими людьми оказывались, как правило, женщины.

Мишель пробыл в палате у бабушки минут пятнадцать, держа ее руку в своей; затем пришел интерн сказать, что вскоре ему придется уйти. Вероятно, что-то еще можно сделать, не операцию, нет, увы, но хоть что-то; словом, еще не все потеряно.

На обратном пути они не обменялись ни единым словом; Мари-Тереза машинально вела свой “рено 16”. За обедом они тоже в основном молчали, время от времени делясь какими-то воспоминаниями. Мари-Тереза подавала на стол, ей нужно было чем-то себя занять; она то и дело застывала на месте и, всплакнув, возвращалась на кухню.

Аннабель видела, как уехала машина скорой помощи, потом как вернулся “рено 16”. Около часа ночи она встала и оделась, родители уже спали; дошла до калитки Мишеля. Во всех окнах горел свет, вероятно, они сидели в гостиной, но через занавески ничего нельзя было рассмотреть. Моросил дождик. Аннабель подождала минут десять. Она понимала, что может позвонить в дверь и увидеть Мишеля или, в конце концов, может не делать ничего. Она не вполне отдавала себе отчет, что в данный момент переживает на практике опыт свободы — во всяком случае, опыт совершенно чудовищный, по прошествии этих десяти минут она уже никогда не будет прежней. Много лет спустя Мишель сформулирует краткую теорию свободы человека, базирующуюся на аналогии с поведением сверхтекучего гелия. Дискретным атомным состояниям, обмену электронами между нейронами и синапсами в мозгу человека, в принципе, присуща квантовая неопределенность; и все же, благодаря большому количеству нейронов и в силу статистического сглаживания элементарных различий, поведение человека – как в общих чертах, так и в деталях – детерминировано так же жестко, как поведение любой другой естественной системы. Однако в некоторых, крайне редких случаях – христиане говорят о снисхождении благодати — внутри мозга возникает и распространяется новая когерентная волна; появляется новое поведение, временное или постоянное, регулируемое совершенно иной системой гармонических осцилляторов: мы становимся свидетелями того, что называется актом свободы.

В тот вечер ничего подобного не произошло, и Аннабель вернулась домой. Она чувствовала себя заметно постаревшей. Пройдет почти двадцать пять лет, прежде чем она снова увидит Мишеля.

Телефон зазвонил около трех ночи, медсестра выразила искренние соболезнования. Они правда сделали все возможное, но в итоге, как выяснилось, практически ничего сделать было нельзя. Сердце уж больно старое, что ж поделаешь. Но вообще-то она хотя бы не мучилась. Но вообще-то все кончено.