Джерзински появился ровно в четыре. Деплешен сам попросил его о встрече. Любопытный случай. Конечно, ученые имеют обыкновение брать годичный отпуск, чтобы поработать с коллегами в Норвегии, Японии, короче, в одной из тех угрюмых стран, где в сорок лет жители массово кончают жизнь самоубийством. Кто-то, как это часто бывало в “эпоху Миттерана”, когда жажда наживы достигла неслыханных масштабов, пускался на поиски венчурных капиталов, чтобы основать компанию и торговать той или иной молекулой; более того, некоторые из них, в рекордные сроки и ничем не брезгуя, сколотили солидное состояние, извлекая немалую прибыль из знаний, приобретенных ими за годы бескорыстных научных исследований. Но решение Джерзински уйти на вольные хлеба, не имея ни проекта, ни цели, ни вообще хоть малейшего предлога, было выше его понимания. К сорока годам он стал ведущим научным сотрудником, под его началом работали пятнадцать ученых; сам он подчинялся – и то чисто символически – непосредственно Деплешену. Его команда добивалась отличных результатов и считалась одной из лучших в Европе. Так чего ему не хватало?
– И что вы собираетесь делать? – с нарочитым напором спросил Деплешен. Джерзински помолчал с полминуты, потом сказал просто:
– Думать.
Такое начало не предвещало ничего хорошего. Деплешен продолжил с наигранным воодушевлением:
– А как на личном фронте?
Глядя на сидевшего напротив серьезного человека с осунувшимся лицом и печальными глазами, он вдруг ужасно устыдился. При чем тут личный фронт? Он сам пятнадцать лет назад забрал Джерзински из Университета Орсе. И не ошибся с выбором: он оказался четким, педантичным, изобретательным ученым, и результаты не заставили себя ждать. Тот факт, что НЦНИ удалось сохранить высокий европейский уровень в области молекулярной биологии, – в значительной степени его заслуга. Он более чем оправдал надежды, грех жаловаться.
– Само собой разумеется, – заключил Деплешен, – у вас останется доступ к нашей информационной базе, к хранящимся на сервере результатам исследований и сетевым шлюзам Центра, без ограничения по срокам. Если вам понадобится что-то еще, я в вашем распоряжении.
Когда он ушел, Деплешен вернулся к окну. Он слегка вспотел. На том берегу юный брюнет североафриканской наружности снимал шорты. В фундаментальной биологии еще остаются серьезные проблемы. Биологи рассуждают и действуют так, словно молекулы – это отдельные элементы материи, связанные лишь силами электромагнитного притяжения и отталкивания; он не сомневался, что никто из них и слыхом не слыхивал ни о парадоксе Эйнштейна – Подольского – Розена, ни об экспериментах Аспе; никто наверняка не удосужился узнать о прогрессе, достигнутом в физике с начала века; что касается их атомарной концепции, то они недалеко ушли от Демокрита. Они накапливали громоздкие однообразные данные с единственной целью – немедленно найти им применение в промышленности, не подозревая, что концептуальная база их метода подорвана. Они с Джерзински, физики по образованию, вероятно, единственные в НЦНИ сознавали, что, как только дело дойдет до атомных основ всего живого, фундамент современной биологии разлетится вдребезги. Пока Деплешен размышлял над этими вопросами, на Сену опустились сумерки. Он терялся в догадках, в какие дали уносится мыслями Джерзински, и чувствовал, что не в состоянии даже поддерживать с ним разговор на эти темы. Сейчас ему под шестьдесят; он чувствовал, что в интеллектуальном плане уже полностью выгорел. Гомосексуалы ушли, набережная опустела. Он и не помнил, когда в последний раз у него случалась эрекция; он ждал грозы.
3
Гроза разразилась около девяти вечера. Джерзински слушал шум дождя, потягивая дешевый арманьяк. Ему недавно исполнилось сорок: неужели он пал жертвой
На следующее утро он встал около семи, взял с полки научную автобиографию Вернера Гейзенберга “Часть и целое” и отправился пешком на Марсово поле. Занимался ясный прохладный рассвет. Эту книгу он приобрел еще в семнадцать лет. Сидя под платаном на аллее Виктора Кузена, он перечитал отрывок из первой главы, где Гейзенберг, вспоминая студенческие годы, рассказывает об обстоятельствах своего первого знакомства с учением об атоме: