Елена Белякова. Русский Амаду, или русско-бразильские литературные связи

      Я вообще удивляюсь, что нашлись смельчаки, рискнувшие вызвать гнев не только коэльопоклонников, но и самого гуру. Он к критике относится болезненно, "хранит в сейфе все критические публикации о своих произведениях.., регистрирует эти глупости, поскольку все они имеют подписи и в дальнейшем лицам, высказавшим их, предстоит ответить (369). А вдруг и правда призовет к ответу? Не зря же он черной магией занимался.

      Если критики относятся к текстам Коэльо с иронией, то сам автор - с неадекватной серьезностью. "Ведь что такое писатель? - вопрошает он. - Писатель - это рабочий слова. И если он хочет понять даже самого себя, он должен быть в постоянном контакте с человечеством и человеком" (361). Вот так, ни много, ни мало. Коэльо явно страдает комплексом полноценности. Ничтоже сумняшеся он заявляет: "Я - отличный писатель. Отличный писатель..." ( 369).

      А вот Жоржи Амаду всегда говорил о себе: "Я всего лишь маленький писатель из штата Баия".

      В другом интервью Коэльо рассказывает, как прочел в переводе на английский одну из своих книг: "И так как я ее довольно давно написал, и, кроме того, была некая языковая дистанция, я заметил, что читаю ее как нечто, не имеющее ко мне отношение. И мне понравилось. Прекрасная книга" (361).

      Парадокс в том, что при всей мании величия Коэльо считает главным достоинством своих произведений заурядность. Он так прямо и говорит: "Самое приятное, когда читатели говорят: "Я тоже мог бы написать такую книгу" (362). Все это очень странно. Обычно писатель хочет сказать миру Новое Слово, то, о чем никто до него не догадывался. Какой смысл проповедовать давно известное?

      Тем не менее, Коэльо можно считать классиком: теперь уже книги пишут о нем самом. В 2003 году на русский язык была переведена книга Хуана Ариаса "Пауло Коэльо: Исповедь паломника". Книга носит комплиментарный характер и банальна до пошлости. Как вам такой сюжет? - Сначала Коэльо решил отправить свои старые фотографии в провинциальные издания, а когда его упрекнули, что он хочет послать залежалый товар, переменил свое решение и попросил, "чтобы в провинциальные газеты тоже отправили новые фотографии" (365, С. 10). Ариас увидел в этом "настоящее величие души" (там же, С. 11). При чем здесь душа? Это элементарный здравый смысл.

      Точно так же Коэльо придает глобальную значимость самым обычным явлениям и поступкам. Он вспоминает, например, как вызвал "скорую" для раненого на пляже. Поступок самый естественный для любого нормального человека. Что такого из ряда вон выходящего он сделал? - Не подвиг же совершил. Но Коэльо расценивает это как некое деяние и извлекает из него мораль.

      "Вернувшись домой, я резюмировал для себя три урока, преподанные мне на этой прогулке:

      а) все мы способны противостоять чему-то, пока сохраняем чистоту;

      б) всегда найдется кто-то, кто скажет тебе: "Доведи до конца то, что начал".

      И наконец:

      в) все мы наделены властью, когда абсолютно уверены в том, что делаем" (365, С. 30).

      Вообще Коэльо ужасно зануден со своим морализаторством, всеми этими "знаниями" и "поисками пути". Даже про последнюю переведенную на русский язык книгу "Одиннадцать минут" Коэльо говорит: "Это роман о пути к пониманию сути секса. Я писал эту книгу, чтобы понять свой собственный путь" (359). Насколько мне известно, большинство ищет в этом деле совсем другое.

      Пауло Коэльо ужасно напоминает Герцогиню из книги Льюиса Кэрролла, которая в ответ на робкую просьбу Алисы не читать ей мораль отвечает: "Ах, моя прелесть, ничего кроме морали я не читаю никогда". Беда в том, что Коэльо мораль не читает, он ее пишет. Но неужели 37 миллионам человек (таков, говорят, тираж его книг) нравится эту мораль читать? Лично я не смогла осилить до конца ни одного его опуса ни на одном языке: мускулы глазного яблока от скуки сводит.

      Таким образом, мы видим, что на новом историческом этапе издатели отбирают и предлагают читателям произведения, соответствующие новой политической и идеологической конъюнктуре. Но поскольку третий этап русско-бразильских литературных отношений только начался, ничего более определенного о нем сказать нельзя.

ЧАСТЬ IIКультурно-исторический феномен "русского Амаду"

  Глава 8. Первые переводы Жоржи Амаду на русский язык. Конец 40-х годов XX века

      Как уже было сказано ранее, с творчеством Амаду советские читатели познакомились через 14 лет после первого упоминания о нем в "Интернациональной литературе" (36). В 1948 году в издательстве иностранной литературы вышел перевод романа "Sa Jorge dos Ilheus", озаглавленный "Земля золотых плодов" (70). Очевидно, по мнению советских идеологов, Амаду заслужил честь печататься в Советском Союзе, поскольку "одновременно с идейным ростом писателя крепло и его художественное мастерство. Ж. Амаду удалось преодолеть многие недостатки, свойственные его прежним произведениям". (228, С. 31)