Елена Троянская

– Видимо, рана не была смертельной, – мрачно ответил он. – Мои стрелы, в отличие от стрел Геракла, не всегда убивают.

– Эти стрелы Геракла… Не понимаю я все же, как с ними обстоят дела, – говорила я, чтобы отвлечься от ужасной картины: Парис лежит, пронзенный стрелой и бездыханный. – Геракл сам пользовался стрелами. Филоктет получил стрелы от Геракла еще мальчиком. Сколько же их у него осталось? В колчан вмещается не так уж много стрел.

– Возможно, у него есть сосуд с ядом гидры. Он может окунать в него наконечник стрелы и пополнять запас по мере надобности.

– Но в истории ничего не говорится о том, что Геракл собрал яд гидры в сосуд. Он просто окунул стрелы в ее кровь.

– Ах, Елена, ты понимаешь это слишком буквально, – улыбнулся Парис. – Уж ты-то должна знать, что легенды преломляют действительность на свой лад, ведь о тебе самой слагают легенды. Никто наверняка не знает, как поступил Геракл с ядом убитой гидры. Точно так же, как никто не знает, что мы делали на острове Краная.

– Да, никто, кроме нас, – улыбнулась я при этом счастливом воспоминании.

– По крайней мере, пока Филоктет не выздоровеет, нам нечего опасаться стрел Геракла. А когда-то он еще выздоровеет? – подвел итог Парис.

Снова наступило лето. Казалось, только вчера была осень. Но разросшиеся листья деревьев и задувшие северо-восточные ветры однозначно свидетельствовали о приходе лета. Впрочем, предоставим богам вершить свою волю: им угодно, чтобы наступило лето, значит, будет лето.

Мы изнемогали от духоты и зноя – какие еще требуются доказательства в пользу лета? Солнце так раскаляло камни под ногами, что они обжигали ступни даже сквозь сандалии. Носить доспехи в такую жару – само по себе испытание. Воины теряли сознание и падали в обморок во время учений. Правда, лучшие воины полегли на полях сражений, и пополнение формировалось из кого придется. За оружие смогли взяться и желторотые юнцы, которым раньше запрещали воевать, и сморщенные старцы, которым недавно внуки настоятельно советовали сидеть дома. Напрасно Приам приказывал этим воякам занять места на стенах и вести наблюдение за окрестностями. «Пусть этим займутся раненые!» – отвечали они и рвались послужить Трое на поле боя.

Глядя на них, уже и женщины выразили желание вступить в армию. «Конечно, – говорили они, – с амазонками нам не сравниться, но старикам и мальчикам мы не уступим, это точно». Феана пыталась образумить троянок, но те отвечали, что не пристало ей, жрице Афины, разубеждать их, ведь Афина – богиня войны. Женщины распределили между собой посты на стенах, чтобы метать оттуда снаряды со скорпионами и горячий песок в случае необходимости.

Троя обветшала и внушала жалость, как и ее армия. Камни из мостовых выкорчевали и пустили на ремонт крепостных стен. Фонтаны пересохли. Сфинкс на рыночной площади был едва виден из-под груды мусора. Люди приходили сюда продать пожитки или выменять на них немного скудной еды – заплесневелого зерна, скисшего вина. Одежду никто не стирал: жалко было тратить на стирку драгоценную воду из запасов, а внешние источники стали недоступны. Передышка закончилась, греки снова душили нас со всех сторон.

Иногда я обсуждала сложившуюся ситуацию с Антенором, который пытался сохранять достойный вид несмотря ни на что.

– Мы упустили время, – говорил он. – Греки поняли, что мы находимся на грани отчаяния, и теперь они могут не прилагать усилий – просто набраться терпения и ждать.

– Антенор, как ты думаешь, что с нами будет? Только честно.

– Хотелось бы верить, что греки сдадутся и уплывут. Но для этого нужны чрезвычайные обстоятельства: например, эпидемия чумы или серьезный конфликт между вождями. Однако пока о новой эпидемии чумы ничего не слышно, а что касается конфликтов, то они только и делают, что ссорятся между собой.

– А если греки не уплывут?

– Ты знаешь, как поступают с побежденными городами. Их сжигают, ровняют с землей.

Опять это видение, это ужасное видение, которое уже давно преследует меня: Троя в огне… греки на улицах… башни рушатся.

– Я не понимаю этого, – сказала я.

Он помахал руками, словно отгоняя тему разговора, а потом медленно положил ладони на стол. Когда он смотрел в сторону, я так же медленно положила свои ладони рядом с его. Они имели очень похожую форму.

Как странно, что этот день никак не выделяется в моей памяти из череды других. Напротив, он сливается с ними в своей обыденности. Я проснулась в обычный час. Как всегда, я смотрела на Париса и, как всегда, чувствовала в сердце укол счастья и недоверия: неужели это правда, что я вижу его?

«Когда ты предо мной – в душе всегда волненье. Вся трепещу без силы, без дыханья», – когда-то мне встретилось такое описание любви. И это правда. Каждый раз при виде Париса я чувствовала то же волнение, что и в первый раз. Как тогда, когда впервые увидела его в своем дворце в Спарте.

Мы вместе позавтракали. Простой завтрак: ячменная каша и сыр. Он сказал, что должен пойти на утреннее совещание к Антимаху. У меня не возникло никакого предчувствия. Все было слишком обычно.