Елена Троянская

– Послать за врачом?

– Не надо. – Он попытался улыбнуться. – Сегодня много по-настоящему раненных, не стоит отвлекать врача из-за моей царапины.

В слабом свете я плохо видела, но раненая рука как будто стала раздуваться, кожа натянулась и блестела. В то же время лицо Париса покрылось испариной, он пробормотал:

– Тошнит… Голова кружится, – и запрокинул голову. Его била лихорадка.

Не считаясь с его возражениями, я послала слугу за врачом. Пока ждали врача, рука распухла еще сильнее, казалось, что кожа вот-вот лопнет. По телу пошли красные пятна. Губы Париса дрожали, руки и ноги сводила судорога. Он дышал, как рыба, выброшенная на берег.

– Нутро горит огнем, – простонал Парис. – Он сжигает меня.

Врач вошел, посмотрел на больного, откинул одеяло. На теле не было никаких изменений. Тогда он положил руку Парису на лоб и сразу отдернул ее.

– У него жар!

Жар. Жидкий огонь. Нутро горит. Уж не Филоктет[28] ли был тот человек в колеснице? Судя по описаниям, яд гидры действует именно так.

– Кто ранил тебя?

– Не знаю. – Парис сжал зубы от боли. – Я не разглядел лица.

Если это и правда Филоктет, то лучше ему не знать. Человеческая воля иногда сравнима с силой богов. Пока Парис не знает, что ранен Филоктетом, он будет считать свою рану излечимой и бороться за жизнь.

– Все хорошо, любимый, – сказал я. – Тобой занимается наш лучший врач.

– Когда говорят, что тобой занимается лучший врач, это значит, что твои дела хуже некуда.

Он улыбнулся, но улыбка превратилась в гримасу боли.

– Или это значит, что ты троянский царевич и любой твоей царапиной обязан заниматься лучший врач, – принудила я себя улыбнуться в ответ.

– Не лги мне, Елена. – Он с неожиданной силой сжал мое плечо здоровой рукой. – Не лги. Это невыносимо.

– Парис, ты ранен. Но раны – обычное дело на войне. Ты сам ранил Махаона, а он выздоровел. И Одиссей тоже.

Я смотрела на Париса сверху вниз, и мне было нестерпимо сознавать, что я стою здоровая и сильная, а Парис лежит раненый и беспомощный.

– Рана ране рознь, – вздохнул он, сжимая распухшую руку.

– Не прикасайся к руке! – приказал врач, отводя руку Париса. – Выпей лекарство, оно поможет.

– Я не стал бы этого делать, пока мы не узнаем, кто меня ранил. А то можно сделать хуже. – Парис с трудом выдавливал слова сквозь сжатые губы.

– Противоядие! – крикнула я. – Знает кто-нибудь противоядие?

– Пока мы не узнаем причину, мы не можем найти противоядие, – тихо ответил мне врач через голову Париса. – Царевич прав. Неправильно выбранное противоядие только усилит действие яда.

– Значит, это все-таки яд?

– Не вызывает сомнений, что стрела была отравлена. Вопрос – чем?

Кровью гидры, подумала я. Но вслух ничего не сказала.

Вдруг Парис открыл глаза. Неужели он слышал наш разговор? Он посмотрел на меня печально и медленно покачал головой.

– Елена… – Он закашлялся. – Столько счастливых лет… Я мечтал о них, когда вез тебя сюда. Не может быть. – Его голова свесилась набок. – Конец. Мы едем в Египет. Пора. – Он посмотрел на меня все еще ясными глазами, прошептал: – Елена. – И его взгляд погас.

Нет, он не может умереть. Так вдруг, так сразу. Это невозможно. А как же я? Наша любовь родилась, чтобы никогда не умирать. Она будет длиться вечно.

Он дышал. Яд поразил глаза, но не достиг сердца. Теперь я не сомневалась, что это яд гидры: иначе поверхностная рана не вызвала бы таких последствий.

– Помогите! – закричала я, обхватив его голову.

Кто-то наверняка должен помочь! Это яд, а у каждого яда есть противоядие.

«Я оставляю тебя с этой женщиной, но в твой последний час даже она будет умолять меня!» Эти слова промелькнули у меня в голове, будто луч света. Вот кто знает все о ядах. Она любила Париса. Она предвидела, что наступит день, когда его жизнь будет в ее руках. Да, она любила Париса. Но она ненавидела меня.

Энона.

LXIV

Я должна пойти к ней. Где ее искать? Даже если Парис знает, вряд ли он в силах объяснить. Он мечется на постели, то изгибается дугой, то падает на спину и царапает грудь.

– Кровь кипит! Кипит, – бормочет он, закатывая свои ослепшие глаза. Его лицо до неузнаваемости искажено судорогой.

– Мой царевич, сделай глоток. Это отвар ясенца критского. Тебе будет легче, – склоняется над ним врач.

– Энона, – шепчу я на ухо Парису. – Где она живет?

– На горе Ида, – поворачивается он ко мне. – У горячих источников. У тех, что ближе к водопаду.

Но на горе Ида повсюду горячие источники. И водопадов тоже множество – кроме постоянных есть такие, которые появляются во время таяния снегов.

– Дорогой мой, как называется водопад?

Парис только стонет в ответ, и пожимает плечами, и комкает в руках в одеяло.

Сейчас ночь, но я не могу ждать до утра. Яд распространяется слишком быстро. Я приказала запрячь две колесницы, принести теплый плащ и факел, а также вызвала охрану. Потом бегом бросилась через площадь к дворцу Гектора. Двери были закрыты на засов, но я стала колотить в них и кричать, чтобы меня впустили. Дверь открылась, и я прорвалась мимо изумленного охранника с криком «Андромаха! Андромаха!».