Элеонора Августа

Тут он уже ничего не мог поделать, только лишь ждать. Ждать! Хоть это для кавалера было и непросто. Хорошо ждать бродяге да нищему на паперти, уж Господь да смилостивится и пошлет чего-нибудь. А ему-то как раз ждать в большой убыток. И тут нечего считать зарплату адвокатам. Двадцать шесть монет в день – это сущие пустяки по сравнению с тремя тысячами людей и восемью сотнями коней, которых ежедневно нужно кормить. Да, много еды, много фуража взял он с боем, и кони, пока стоят без ежедневной тяжкой езды, могут и траву объесть вокруг лагеря. Но все равно и овес, и бобы, и горох, и сало, и солонина, и мука, и лук, и чеснок… Все-все-все это исчезает возами. Да не возами, а целыми небольшими обозами. Прошел день – и нет десятка телег с едой и овсом. Вот так, отдохнул у речки, попил вина, а полвоза еды ушло как в прорву. И это не считая платы, которую нужно выдавать всем этим тысячам людей, от первых офицеров до последних кашеваров или возниц. Вот сиди и жди. Выслушивай пустую болтовню тех, у кого язык без костей. То есть этих чертовых адвокатов да переговорщиков от горцев, которые им подстать.

От таких мыслей генералу даже отличное вино не шло в горло, он выплеснул остатки из кубка на землю. Встал и пошел посмотреть, как продвигается укрепление лагеря. Лагерь он будет укреплять еще и еще. Он и так уже неплох, но есть еще куда улучшать. И пусть чертовы горцы, все эти приехавшие с болтунами офицеры видят, что дело вовсе не кончено, что Эшбахт отсюда уходить пока что не собирается. И коли мира не случится, то встанет он на их земле так твердо, что зубы об его лагерь они обломают.

Обсуждая с Шубертом и Рене, сколько еще рогаток вбить перед рвом у западной стены, и говоря с Пруффом о насыпях и помостах для пушек, кавалер думал о встрече с первым консулом. И вместе с легкой тревогой ожидания его не покидало чувство надежды.

«Скорее всего, Райхерд пойдет мне навстречу, может быть, дочь свою и не выдаст за Бруно, наверное, побоится. А вот о мире похлопочет. Война со мной оказалась делом для них весьма неприятным. Уж не так и сильны они, как в былые времена. Их можно бить. Нужно еще больше пушек, больше мушкетов и хорошая кавалерия для разъездов, вот этим их и брать и не ввязываться с ними в большие полевые сражения – вот и вся военная хитрость против них. Да, конечно, горцы подготовятся, укрепят городские стены, выроют рвы заново, починят ворота и подъемные мосты. Но деревни, малые города они не защитят, и лес, сложенный в горах, они никуда до весны не денут, реку я им для сплава закрою. И все это ландаман понимает. Он похлопочет о мире, похлопочет. Да и сапфир императорский ему весьма приглянулся, падок на подобное оказался первый консул».

Но все эти, казалось бы, правильные мысли не приносили Волкову спокойствия, он плохо спал, плохо ел, хоть виду не показывал, но тревожился, тревожился. И было отчего. Там, на его берегу реки, под надежной охраной находились его сундуки. Большие сундуки с серебром и небольшие сундуки с золотом. Денег было очень и очень много… Много, если не воевать больше, но если горцы в глупой своей заносчивости продолжат войну, то всех тех денег ему хватит лишь на полтора или два года военных действий, не больше. И Волкову было бы очень-очень жаль тех денег, поэтому войну нужно было прекращать всяким способом. Даже если Линхаймский лес останется за кантоном, и человек его не будет допущен на Милликонскую ярмарку, и ячмень его в кантон не пустят, все равно ему выгоднее мир. Мир даже на самых плохих условиях.

Утром к Волкову пришли его адвокаты.

– Как прошли ваши переговоры с их предводителем? – сразу после приветствия спросил у него Лёйбниц.

– Пока нет у меня мыслей по этому поводу, – отвечал генерал. – Говорил он со мной хорошо, без спеси и заносчивости. Подарок мой он принял.

– Он, как и вы, на вечернее заседание не прибыл, то хороший знак, – сказал Крапенбахер.

– Вот как? – удивился Волков. – Чем же он хорош?

– Если первые лица делегаций после личной встречи не приходят в переговорный зал, значит, они о чем-то договорились, – пояснил Крапенбахер.

– Или стороны обсуждают сделанные друг другу предложения в узком кругу, – добавил Лёйбниц. – А это верный признак сближения позиций.

– Безусловно, – подтвердил коллега.

Волков подумал немного и согласился с этими матерыми крючкотворами.

– А чем закончилось вчерашнее заседание? – спросил генерал.

– По сути ничем. Ваш человек будет иметь право торговли на Милликонской ярмарке на правах всех прочих гостей, – отвечал Крапенбахер. – Ему придется платить триста шестьдесят пять монет в год и без права покупать землю и строить свои склады и амбары, но они гарантируют ему неприкосновенность и закон.

– Значит, гарантируют неприкосновенность? – уточнил кавалер, вдевая руки в рукава поданного Гюнтером колета, подшитого кольчугой.

– Да, говорят, что все будет по закону, – подтвердил Крапенбахер. – И права у вашего купца будут такие, как у прочих.