Элеонора Августа

Они пересчитывали монеты и складывали их по сто штук в небольшие мешочки, а те помещали в сундуки и записывали все на бумагу. Шестнадцать тысяч двести семьдесят, в основном гульденов, но были и флорины, и кроны, и даже несколько дублонов. Все уместилось в три небольших, но тяжелых сундука. Несколько монет кавалер положил себе в кошель, по одному дублону дал Максимилиану и Фейлингу. Стали считать серебро. Пятьдесят семь тысяч талеров. Пара сотен в кошель пошли, на расходы. Две с половиной тысячи Мильке на покупку лошадей, полторы сотни за возы, палатки, посуду. Еще, наверное, ему придется выкупить у солдатских корпораций остатки провизии. Мало ли, зиму его мужикам надо как-то пережить. Также генерал держал в голове, что ему предстояло выплатить содержание тем солдатам и офицерам, что остались гарнизоном в лагере. А еще лафеты для пушек заказать. Быстрее бы уже Райхерд протолкнул договор в совете кантона, иначе Волкову каждый месяц придется выплачивать людям без малого шесть тысяч монет. Вот и думай, уже твои все эти деньги или еще нет. Может, поэтому он и не радовался этим россыпям сокровищ.

Когда все было посчитано, генерал стал собираться в дорогу. Нужно было ехать домой. Он оставил Мильке и Дорфуса доделывать все, что необходимо, а старшим над ними назначил Роху. Сам же Волков тепло попрощался со своими офицерами, с Эберстом, Кленком, фон Реддернауфом и командирами рот, выдал всем обещанную награду. Вот и еще траты, причем немалые.

Офицеры единодушно заверили генерала, что не упустят случая снова встать под его знамя, коли будет у него надобность. А Кленк на прощание сказал, что даже старики из его роты, и те согласны с тем, что генерал не иначе как Длань Господня, потому как за всю свою воинскую жизнь не видели, чтобы так хорошо кампания прошла. Вот так вот, а еще физиономии недовольные строили, обиженными были, что их не послушал.

Сразу после обеда с молодыми господами Хенриком, фон Тишелем, который оставил кавалерийский полк, Фейлингом, Максимилианом и десятью гвардейцами генерал поехал домой, взяв с собой лишь сундуки с деньгами.

В который раз проезжал по дороге от рыбачьей деревни к Эшбахту, кажется, знал ее уже, но то и дело останавливался на пригорках, осматривался, даже в стременах привставал.

– Генерал, – наконец обратился к нему Максимилиан, – что вы ищете?

– Смотрю, во сколько мне обойдется дорога через все эти холмы и овраги, – отвечал кавалер, не очень довольный от тех трат, что тут вырисовывались.

– Вы думаете тут дорогу построить? – удивился прапорщик.

– Да, она мне тут понадобится. Не все товары через амбары пойдут, – загадочно отвечал кавалер.

Максимилиан больше спрашивать ничего не стал, и они поехали дальше.

Едва въехали в Эшбахт, застали там переполох. Волков уже думал, что это его встречают, а тут пробегавшая девица лет двенадцати прокричала:

– Мамка, убийц в трактире схватили!

– Эй, – окликнул девочку Фейлинг, – каких еще убийц?

– Здрасьте, молодой господин, – быстро поклонилась она, – это тех убийц, что вчера купца на дороге зарезали.

– И где их схватили? – Волков помрачнел. Очень ему эта новость не понравилась.

– В трактире, господин, – снова кланялась девица.

Он сразу поехал не домой, а к трактиру. Там полон двор людей, не протолкнуться.

– Дорогу! Дорогу господину Эшбахта! – орал Максимилиан, конем расталкивая зевак.

Пока генерал слезал с коня, к нему из кабака выбежал трактирщик, поклонился.

– Рад видеть вас во здравии, господин, вся семья моя молилась за ваши победы.

– Что тут у тебя случилось?

– Вчера на дороге маленской купчишка был побит до смерти, товары его, коней – все побрали, а сегодня один человек сказал, что видел на одном человеке кафтан того купчишки, вот его господин Сыч и схватил, а тот сразу и сознался.

Волков пошел в трактир, а там, словно в церкви на Пасху, не протолкнуться – что называется, битком. Людишки стеной стоят, орут, смеются, весело им, словно балаган смотрят.

– Дорогу! – орал трактирщик, распихивая людей. – Господину Эшбахта пройти дайте, ироды!

Людишки расступились, и Волков увидал Сыча. Тот сидел за столом… Судья – никак не меньше. Только писаря ему не хватало. Рядом лопоухий его дружок стоял – ногу на лавку поставил, ножом поигрывает, весь эдакий ловкий да умелый. А уже перед ними, как на допросе, два мрачных мужика с разбитыми в кровь лицами.

Сыч, увидав Волкова, сразу вскочил, кинулся к господину:

– Экселенц! Вы вернулись!

– Кто это? – спросил кавалер, указав на двух мужиков.