Элевсинские мистерии

Вторая оргия странным образом находит свое отражение прежде в X–XII, а затем в V–VIII песнях "Одиссеи". Ей соответствует первый плен у Цирцеи (Кирки) в X песни, первое посещение Гадеса (Аида) в XI, возвращение к Цирцее в XII песни, встреча с сиренами, "бродящие утесы", затем Скилла, остров Тринакия, водоворот Харибда и нимфа Калипсо (все в XII песни). Затем в песнях V–VIII — плавание на плоту к феакам и пребывание у них, на острове Схерия. Так кончается Вторая оргия.

Дважды эпос уводит своих слушателей в Гадес, сперва с Одиссеем в XI песни, а затем с перебитыми женихами — в XXIV. Второй рассказ содержательно дает больше, чем первый: если первый весьма схож с воггрошани-ем оракула мертвых по личному делу, то во втором — из разговоров теней Ахиллеса и Агамемнона — мы кое-что узнаем о ценности жизни и о смысле судеб героев Троянской войны. Всё происходящее между этими двумя событиями, собственно, разыгрывается в Гадесе и на пороге Элизия как цели таинств. Вот почему с ними сопоставима Вторая оргия. Она ведет мистов в Гадес, а Третья — уже в Элизий.

Как и Первая, Вторая оргия требует от мистов недреманного бдения. Первая оргия была для Одиссея безуспешна, потому что в решающий миг, когда вдали уже завиднелись пастушьи костры Итаки, он уснул, а спутники развязали мех с четырьмя ветрами (10,31 ел.). На переходе к Второй оргии повествуется о таком же обычае бдения у лестригонов. Там "несонливый работник" получает двойную плату, ведь ночью он пасет быков, а днем — баранов (10,82 ел.). Кульминацию Второй оргии на Тринакии, о которой упомянуто уже в прелюдии эпоса (1,9), герой снова упускает, не ко времени заснув. После он укоряет богов: "Вы на беду обольстительный сон низвели мне на вежды; спутники там без меня свя-тотатное дело свершили [убили быков Гелиоса. — Д.Л.] " (12,373 ел.).

В Третьей оргии Гомер совершенно по-иному использует сон как символ особенно глубокого мистического сознания: в стране феаков герой впервые вкушает подлинно мистериальный сон после крушения плота и трех бессонных ночей, когда плыл через море, — это сон под сенью сплетенных олив, дикой и плодоносной (5,477). Третья оргия не ведает обета бодрствования, напротив: она начинается сном Одиссея на корабле феаков; сон этот, как поет Гомер, был "с безмолвной смертию сходный" (13,80). Корабль везет его на Итаку.

Из богов во Второй оргии властвуют Посейдон, Арес и Афродита. "Пенорожденная" пронизывает своими отражениями едва ли не все остановки этой оргии, кроме Тринакии. Она поочередно отражается в семи поющих нимфах, или водяных духах: первая из них — Цирцея (Кирка) с острова Эя, что "пела, сидя за широкой, прекрасной <…> тканью" (10,222). Она отображает Афродиту, а не Гекату, как утверждают иные комментаторы. Геката никогда не поет и не ткет; она скорее разрывает одежды; Цирцея же, ткущая и созидающая, прекрасна и одновременно опасна. Она с легкостью пробуждает в людях дикие инстинкты, очаровывает и превращает людей в животных — львов, волков, свиней (10,212). Товарищи Одиссея становятся свиньями. Он же, словно второй Арес, мечом принуждает ее вернуть им человеческий облик (10,321 ел.). Одиссея Гермес заблаговременно и тайно снабдил волшебным растением моли (10,277–306), которое напоминает подавляющий половое возбуждение латук в "Золотом осле" и разбавленный сок аконита в Элевсиниях. Перед спуском героя в Гадес Цирцея является как богиня Натура, "ткущая" животно-растительный покров земли (10,221 ел.). После путешествия в Гадес (11) она для Одиссея водительница в сценах Второй оргии, но не в Третьей. Сходную службу служат Ахиллесу вещие кони перед выездом на битву у Скамандра, а аргонавтам — прорицатель Финей.