Элевсинские мистерии

Только Аристофан в своей комедии "Лягушки" (ст. 337), написанной в 405 году, мечтательно рассуждает о запахе поросятины перед мистериями. Но эти слова он вкладывает в уста слуги, а значит — глупца. Очистительные жертвы всюду подлежали полному сожжению. От сжигаемых поросят город полнился запахом жаркого, но отведать этого жаркого никому не доводилось. Обряд очищения описан не только у Моисея, но и у Аполлония в "Аргонавтике", где его исполняет Кирка (IV.700 ел.). О том же обычае упоминает Гомер, заставляя Агамемнона во искупление ссоры с Ахиллесом "отсечь гортань кабану"» "Жертву [неразъятую. — Д.Л.] Талфибий [жрец. — Д.Л.] в пучину глубокую моря седого рыбам на снедь, размахавши, поверг" (Ил. 19,267–268). Для полного очищения Агамемнону потребовалась бы затем церемония с веялкой и факелом. Но поскольку под Илионом шла война, эти детали были опущены. В Элевсинионе — судя по рельефу, изображающему посвящение Геракла, — каждого миста очищали веялкой и факелом, хотя и не ранее 16 боэдромиона.

Каждый мист приносит в жертву поросенка.

Жрица производит очищение ветром, водой и огнем

Ранним утром 16 боэдромиона по Афинам разносился клич: halade mystai! — мисты, к морю! 132 После этого все участники с живым поросенком под мышкой, каждый в сопровождении мистагога, шли на берег близ Фалера — дорога занимала час, — чтобы умыться самим и вымыть поросенка. По возвращении в Элевсинион этого поросенка под руководством жреца приносили в жертву на низком круглом алтаре подземных богов. Мист обагрял руки кровью животного, воздевал их в молитве и просил Зевса о чистоте. От крови поросенка жрец очищал его дополнительной жертвой, бросая в огонь хлебы. Только затем мис-ту разрешалось принести обеим элевсинским богиням настоящую жертву: овцу Деметре и барана Персефоне; мясо и шкура животных доставались жрецам. Предварительно мист принимал краткое очищение ветром (с помощью веялки) и огнем (с помощью факела).

Геракл со змеей и один из мистов получают очищение для Великих мистерий

Вечером 16 боэдромиона, а может, только 17-го аттические крестьяне публично приносили в жертву Деметре и Коре свинью. Мисты же 17-го числа по очереди вновь забивали в Элевсинионе своих овец — для второго, великого искупления. Белую шкуру животного расстилали на сиденье, на которое усаживался мист, закутав голову покрывалом. Теперь его очищали две жрицы: спереди — служительница Деметры, водившая вверх-вниз плоской плетеной веялкой для зерна; сзади — служительница Гекаты, представлявшая и Персефону и совершавшая те же манипуляции горящим факелом. Засим следовали подлинные огненные и благодарственные жертвы: овца для Деметры и баран для Коры. Обычно их употребляли в пищу, но для мистов в эти дни мясо было под запретом. Вот почему здесь и мясо, и шкуры целиком принадлежали жрецам, которые, никоим образом не греша против культа, все это продавали, чтобы выручкой покрыть свои расходы.

Платоник-христианин Климент Александрийский (t 220 г. от Р.Х.) сообщает нам вербальную формулу, которой сопровождался 17 боэдромиона обряд в Элевси-нионе: "Я постился, пил кикеон, брал кое-что из большой корзины (Jdste) и, подержав в руках, клал в маленькую, а из маленькой опять в большую"133. Обе корзины известны по местным изображениям и убедительно свидетельствуют, что эта фраза возникла в аттических Элевсиниях. Впрочем, не надо забывать, что начиная с 332 года до Р.Х. в Александрии Египетской существовало предместье под названием Элевсин и что тамошний культ тоже именовался Элевсиниями, а потому "элевсинские" цитаты у александрийских писателей могут идти и оттуда.