Элевсинские мистерии

Чтобы твердо установить точное место обряда, связанного с этой фразой, в совокупном ходе аттических Элевсиний, нужно учитывать и когда готовили кикеон — напиток с мятой и поджаренной ячной мукой, — и когда его пили, ведь указанная фраза связана именно с этим. По поводу питья в V гомеровском гимне сказано: "В жилище Келея". Для культа Священной ночи это могло бы означать — в первом дворе. Там происходила Первая оргия, и Деметра являлась в скорбном оцепенении, в каком она, согласно гимну, пребывала в жилище Келея, когда попросила и получила вместо вина этот незатейливый напиток. Но с точки зрения культа маловероятно, чтобы на священной территории вообще вкушали еду и питье, разве только в конце празднества как бы в завершение жертвы, но в таком случае (хлеб и) вино, а не кикеон. Следовательно, кикеон пили, по всей вероятности, до Священной ночи, самое раннее 18-го, а самое позднее — 19-го, во время процессии, да и тогда, скорее всего, лишь перед Рэтами на полуденном привале у моря — такова точка зрения К. Кере-ни134, и мы ее разделяем. Г. Милонас полагает, что мисты вкушали этот напиток вечером после процессии и танца девушек на площади перед священной территорией135; если так, значит, вербальная формула произносилась при входе в святилище. Возможно, но едва ли вероятно. Мы думаем, возле Рэт этой формулой только напоминали об обряде, что подтверждает и прошедшее время глаголов. Она служила там паролем, оберегающим от недозволенного вторжения. Сам обряд — не питье — мы относим к 17 боэдромиона. На следующий день, 18-го, в канун процессии, мисты тихо сидели по домам и готовили этот напиток — так сообщает в своей "Афинской политии" Аристотель136, а уж он-то был прекрасно осведомлен.

События в целом развивались вот как: прежде чем мисты утром 17-го шли в Элевсинион к последней жертве, три экзегета в Пестром портике разъясняли им заповеди первосвященника Триптолема137. Это не были объявленные ранее условия (чистые руки, внятность речи и праведная жизнь) — теперь речь шла о заповедях, которые с точки зрения нынешних ученых представляются скорее пифагорейскими: во время празднеств "нельзя убивать животных и вкушать мясо, а в жертву дозволено приносить лишь плоды полей и дерев". Эти дополнительные заповеди, присущие многим древним таинствам, имели силу только в период подготовки, а заповедь жертвы — только во время мистерий; тесно связанный с таинствами Пифагор, однако же, давал подобные указания на всю жизнь. Культовое вегетарианство проповедовал в Аттике еще царь Кекроп, живший, вероятно, около 1300 года до Р.Х. "Он <…> решил не приносить <…> в жертву ничего, что имеет душу"138. О Кекропе мы уже говорили в главе об аттических праздниках.

Последний ритуал в столичном Элевсинионе совершали 17 боэдромиона, и, учитывая сообщенную Климентом Александрийским формулу, происходило это так: принеся последнюю очистительную жертву, овцу, мист клал ее шкуру на сиденье и принимал очищение факелом и веялкой. Когда с его головы снимали покрывало, жрицы-очистительни-цы успевали исчезнуть. Он увидит их в храме, куда его теперь ведут.

В преддверии главного зала он вместе с другими членами своей группы обнаруживает за ширмой старую жрицу Деметры, которая, подобно своей богине, сидит на корзине под названием kiste. Как только группа переступает порог, жрица встает, открывает корзину и знаком велит первому что-то достать. Там лежит перевернутое деревянное материнское лоно. Мист вынимает его из корзины, переворачивает и видит, чтб у него в руках. Жрица направляет его в священный покой, где в полумраке, выпрямившись во весь рост, стоит молодая жрица Гекаты, которая на этом празднике одновременно является Корой. Она держит на голове kalathos, маленькую корзину. Когда входит мист, она снимает корзину и показывает ему — там пусто. Жестом она приказывает положить туда лоно, не переворачивая его, затем ставит корзинку на голову, некоторое время серьезно смотрит на миста, опять снимает корзинку, велит ему вытащить содержимое и уходить. За дверью этот предмет снова переворачивают и кладут в корзину Деметры, на которую опять усаживается старуха жрица. Она ждет следующего.