Элевсинские мистерии

Поэт говорит о смерти, о последующем земном рождении и о том, как таинства позволяют осмыслить метаморфозы между двумя жизнями и облегчают их. И Пиндар, и другие поэты и философы древности, пришедшие ему на смену, сообщали людям нового времени — вплоть до Гегеля, Шеллинга и Гёте — в основном спорадические сведения и все же вновь и вновь будили у них горячий интерес к таинствам.

Некоторые подробности стали известны лишь в 1812 году, когда был опубликован манускрипт, созданный в Византии приблизительно в V–VI веке и через Киев, Москву и Петербург попавший в Амстердам. Этот манускрипт содержал неизвестные дотоле произведения: 33 гомеровских и множество — 89 полностью сохранившихся — орфических гимнов в честь греческих богов. "Гомеровскими" принято называть некогда общеизвестные открытые мифы, "орфическими" — те, что имели определенное значение только в таинствах. Все они были собраны в VI веке афинянином Ономакритом, тем самым, который сумел сберечь и донести до нас эпосы Гомера и Гесиода. К сожалению, XIX век воспринял всерьез лишь гомеровские гимны. Мы же вслед за Карлом Керени[2] во многом опираемся и на гимны орфические.

В 1961 году, когда Георгиос Милонас обнародовал результаты тридцатилетних раскопок храмового комплекса, для нас открылся новый источник знаний[3]. Кроме того, мы привлекаем астральные мифы II тысячелетия до Р.Х., годовой круг аттических праздников, юношеские инициации, завершением которых как раз и были Элевсинии, а также остановки процессии на афинской Священной дороге в канун Священной ночи в Элевсине.

Греческие философы

Боковые стенки упомянутых трех саркофагов — римского, флорентийского и ахенского — украшены опять-таки сходными рельефами, центральная сцена которых изображает Афину и Артемиду: богини тщетно пытаются воспрепятствовать похищению Персефоны Плутоном. Для мистов Афина правит пониманием, Артемида же — настроением. Очевидно, та и другая душевная сила присутствуют здесь не случайно, хотя для успеха таинства их недостаточно, требуются, к примеру, еще и силы, которые подвластны Гере и Афродите. А какую именно роль играли "девы" Афина и Артемида, иллюстрируют нижеследующие фрагменты из произведений греческих философов от Платона до Прокла.

Платон

Ни один из греков не сообщил так много сведений об Элевсинских мистериях и ни один философ не использовал так широко их образы для выражения собственных идей, как Платон (427–347 до Р.Х.). Не исключено, что его ученик Аристотель в особом трактате о мистериях затмил своего учителя, но рукопись Аристотеля была утрачена в средневековой Византии. Тринадцать из сорока произведений Платона дают возможность познакомиться с Элевсиниями; аллюзии же обнаруживаются почти во всех сорока. Второй по важности философский источник знаний о мистериях — труды последнего из прославленных афинских неоплатоников, по имени Прокл (411–485)[4].

О жизни Платона рассказывает его VII письмо к сицилийским друзьям-политикам: отпрыск одного из старейших афинских семейств, в возрасте 19–21 года он сочинял трагедии, которые сжег после встречи с Сократом. Сохранилось лишь несколько стихов. Ему было 28 лет, когда его учитель Сократ выпил свою чашу с ядом. После этого Платон отправился в дальнее путешествие, приведшее его сначала, вероятно, в Египет и в Кирену, а затем — вне всякого сомнения — в Южную Италию и Сицилию, где он повстречался с пифагорейцами (в том числе с Архитом Тарентским), которые оказали на него как на философа не меньшее влияние, чем ранее Сократ. В сорок лет он возвратился на родину и основал — в форме Общества почитания муз — собственную философскую школу; размещалась она в загородном саду, который достался ему по наследству и носил название Академия. Именно там в течение следующих сорока лет собирались вокруг Платона первейшие ученые того времени.

Мы не располагаем прямыми свидетельствами того, что Платон принимал посвящение в Элевсине. Однако в VII письме (333 е), говоря об убийцах своего друга Диона, который очень недолгое время правил в Сиракузах, он пишет, что с Дионом этих людей связывали не общие занятия философией, а узы обычного приятельства, возникающие из совместных посвящений в [Элевсинские. — Д.Л. мистерии. Таким образом, Дион и его убийцы принадлежали к обоим сообществам. Тот и другой путь казались им вполне достойными и естественными. Вот в подобном ключе Платон рекомендует своим сицилийским друзьям религиозное восприятие мистерий.