Эльф

Но мысль мгновенно улетучилась, и он опять сфокусировался на Мари. Ах да… Волосы… Объёмный пучок на затылке… Наверное, если их распустить, они окажутся невероятно длинными и густыми. А лицо… Лоб очень высокий, морщин мало, и очки не носит… Брови чёрные и ресницы чёрные… Точнее, даже не чёрные, а какие-то тёмно-серые, что ли. Степан отхлебнул ещё глинтвейна. Температура тела повышалась, и отчего-то огонь в камине стал приобретать другие оттенки. Пламя делилось на отдельные нити. Много нитей – красных, оранжевых, терракотовых, карус, врасек. Так, о чём он думал? Ах да… Мари не носит очков. Прямо европейская старушенция, Мраце. А вот профессор носит… Кстати, а почему все молчат? Степан сделал ещё глоток и переключился на профессора. Вот Григор был обычным русским интеллигентом, ну или румынским – так же мама говорила? Очки в простой металлической оправе, волосы на голове торчком, брови густые и белые, и глаза добрые. Были бы ещё усы под большим острым носом, и точно вылитый звездочёт. Но усов не было. Вместо них на лице красовалась аккуратная щетина. Фигура у профессора была подтянутая, как у человека, который следит за собой и занимается какой-нибудь хитрой китайской гимнастикой. Сейчас его гибкие длинные пальцы играли с бокалом, а на морщинистом лице плясали тени от огня… Да почему же все молчат? Степан хотел сделать очередной глоток, но бокал почему-то оказался пуст. Не успел он отреагировать, как Мари налила ещё. Глинтвейн совсем не остыл, стал ещё мягче и ароматнее. Странно, а почему мама ни на кого не смотрит? И укутана она в обычное одеяло в клетку… Просто приклеилась взглядом к камину и иногда мысленно раздвигает огненные нити руками. Мама устала… Сильно устала… Так почему же все молчат?

– А откуда свет? – вырвалось у Степана.

– Свет! Он сказал: свет! – всплеснула руками Мари, и на её глазах появились слёзы.

– Инфракрасное излучение от твоего тела отражается ионными уловителями варенция и продуцирует фотоны, которые отражаются от твёрдых предметов и улавливаются твоей сетчаткой, – спокойно ответил профессор.

Ну конечно, как же Степан сам не понял? Всё просто! Варенций – это металл, из которого сделаны и перилла, и ванна, и посуда для глинтвейна. Он сам накапливает тепло и продуцирует фотоны! И кольцо у него на пальце, которое осталось от папы, из варенция. И у Мари такое же кольцо. Почему они в школе так не делают? Это же дешевле! Ах да… Варенций же запретили производить триста лет назад.

Глаза Степана стали слипаться. Мари забрала его бокал, а Светлана осторожно обхватила сына за плечи и стала поднимать:

– Пойдём-пойдём, сыночек, пора спать, – мягко говорила она.

– А я возьму одеялку, – Степан обхватил себя руками, придерживая меховой плед. – Благодарю тебя, Мраце, – добавил он на эльфийском, обращаясь к Мари. Женщина всплеснула руками и как эхо стала повторять:

– Мраце, Мраце…

Степан так и упал на кровать, укутавшись в плед. Прежде чем провалиться в сон, он снова подумал о глинтвейне: какую-то другую специю добавляет в напиток Мари. Мама варит не такой.

Когда Светлана спустилась назад в гостиную, Мари убирала со стола, что-то бормоча под нос.

– Профессор в кабинете, – произнесла она, увидев Светлану.

С другой стороны камина находилась ещё одна лестница, которая вела вниз. Светлана знала, что в кабинете Григора всегда прохладно, поэтому предусмотрительно взяла с собой плед. Весь цокольный этаж занимали кабинет и лаборатория. Здесь ступени уже не подсвечивались и спускаться приходилось очень аккуратно. Григор вообще не любил много света, для работы ему хватало настольной лампы или включённого монитора. А Мари и вовсе видела в темноте лучше любой кошки.

Так и сейчас было. В кабинете в углу на столике горело несколько свечей, а сам профессор сидел в кресле с бокалом вина. Второй бокал мужчина протянул Светлане.

– Первородный? – спросила она, вдыхая густой терпкий аромат.

– Да, – задумчиво ответил профессор. – Наверное, только у меня и остался. Как дела в миру, девочка моя?

– Всё хуже и хуже, жёстче и страшнее, всё больше беспорядка и неизвестности.

– Что дети?

– Странные. Тяжело обучаемые и неуправляемые. Субкультуры всё ниже и примитивнее.

– На столе рядом с компьютером возьми то, за чем приехала. Чтобы больше к делам не возвращаться.

Рядом с клавиатурой Светлана увидела несколько небольших коробок.

– Там сто пятьдесят ампул. Хватит больше чем на десять лет. Срок годности позволяет.

– А что делать со светом?

– Со светом?

– Да. Под школой сняли пломбы с бункера.

– Это плохо, очень плохо. Не говори Мари, она такая счастливая сегодня. Как быть с белым светом, пока не знаем. Молитесь, чтобы не дошло до этого.

Светлана протянула руку за коробками и случайно задела компьютерную мышь. Экран вспыхнул. Глаза Светланы расширились. Отставив бокал, женщина села на стул. С экрана на неё смотрела Леночка. Нет! Это не Леночка. Или Леночка? Длинные светлые волосы, почти белые, очерченные скулы, уверенный взгляд. Некролог. Погибла во время теракта в Берлине.

Света вопросительно посмотрела на профессора.