Эльфийская сага. Изгнанник (СИ)

Тропа, петляя вдоль шумного речного русла, к следующему вечеру вывела к заброшенной пограничной крепости, возведенной на обломке древней скалы.

— Оргол Дол! Оргол Дол! Крепость впереди! — Полетел радостный крик.

Из сумеречных хребтов медленно соткались темные кружевные башни, бьющие в кучевые облака острыми отблескивающими клинками.

— Добрались, — с облегчением вздохнул Агроэлл, приобняв жену за плечи.

На фоне хмурого неба пограничный форпост казался огромной разинутой пастью фантастического трехголового Турула [птица, напоминающая сокола], сраженного великим эльфийским героем — Лисеем Могучий Лук в Год Созвездия Белого Орла. Он и его грандиозные подвиги вселяли в сердца Перворожденных трепетные воспоминания о былом величии, и светили путеводной звездой по горному миру мрака и льда.

На кам'рэ Оргол Дол значил «Одинокий Страж». Крепость отстроили на южном берегу Этлены по указу Лагоринора и использовали, как пограничный заслон Гелиополя от неспокойных земель Севера. С гибелью Города Солнца пришла в упадок и крепость. И все же мрачные стены Оргол Дола в качестве временного пристанища много лучше продуваемых ветрами прибрежных заводей Этлены, открытых и незащищенных, точно проходной двор.

Остин взмахнул рукой — остановиться и осмотрелся. Полуразрушенная зубчатая стена плавно огибала серые стены замка, и уходила в густой еловый бор, опоясывающий предгорья темно-зеленым занавесом. Старые рассохшиеся врата качались на скрипучих петлях; створки, украшенные золотой резьбой и цветным орнаментом, выцвели и поблекли. Из внутреннего двора доносились тревожные шепоты и шорохи, несло холодными запахами камня, сырой земли и тленности. С проржавевших карнизов стекала вода, в трещинах фундамента дико свистело и рычало. Вдоль темных стен шипели высокие стебли влажных трав, облупленные крыши не внушали доверия.

— Крепостью владеет злая сила, — тревожно сказала жена Агроэлла леди Фелисия. — Нельзя здесь задерживаться.

— Мы пробудем здесь столько, сколько нужно, — звеняще ответил Остин, обнажая благородный На-Эн. — Люка, Хегельдер, Эллион, идете со мной.

В Оргол Дол они вошли, оглядываясь и прислушиваясь — нет ли в углах вражьих засад, и не притаились ли в ямах и колодцах голодные лесные хищники. В тишине громадного двора роились отсветы меркнущего дня. Монотонно шумел дождь. Ряды колонн покрывала затейливая резьба, а у вершин они были обломаны, будто надкушенные гигантскими челюстями. Колонны тянулись от врат до входной двери, образуя символический арочный переход, пятнавший плиты, засыпанные прелым настом прошлогодней листвы.

Остин кивнул и эльфы разделились. Однорукий Хегельдер минул полянку с ландышами и вышел к северным пределам замка. Величественные арки и окна опутывали дикие вьюны. Глухую монолитную стену заткало зеленым мхом. Сбоку, из неясного полумрака донесся странный гул. Советник опустил руку на эфес. В лицо дунула гудящая струя. Он присмотрелся — в проредившем тумане обрисовались черты громадного колокола, лежащего на боку. Ветер резвился меж металла, создавая шумные отзвуки, похожие на низкие голоса. За ним лежало три колокола поменьше. Хегельдер прошел еще немного и уперся в стену разрушенной колокольной башни. Крепость держалась долго; со смертью эльфийского короля — пала. Пустота и утраченные надежды этого места тяготили его сердце. Он с печалью коснулся мокрой кирпичной кладки и двинулся дальше.

Эллион с луком за спиной обошел крепость с юга. Унылые окрестности не радовали — слева тянулась глухая стена; с высоты птичьего полета безучастно глядели дыры-окна, кое-где шумели разросшиеся стебли сорняков, справа из туманной дымки проглядывали белые стволы иссохших берез. Один вид «Одинокого Стража» угнетал и умертвлял волю.

Блеснувший вдали огонек, заставил Эллиона приблизиться — то под засохшим кустом смородины белела матовая кость ключицы; рядом, присыпанный листьями, покоился череп. Высокие утоненные скулы, слегка вытянутые миндалевидные глазницы, заостренный подбородок, нежный оттенок слоновой кости — погибший был эльфом, вероятнее всего воином, павшим в чреде многих сражений с враждебными народами севера и востока.

Порыв прокатился по земле, с шумом увлекая пестрый лиственничный ковер и череп, освобожденный от гнета смородиновых листьев, вперил в лучника пустые провалы, точно упрекая «ты жив; мне же выпало гнить под солнцем и дождем, не погребенным, как вору и убийце». По спине Эллиона скользнул леденящий холодок — мрачная, молчаливая цитадель была пронизана духом смерти и прожжена отчаянием. Теперь понятно, отчего она объята могильным холодом и гробовой тишиной, не слышно пения птиц, не видно следов зверья — древнюю обитель давно избрали своим пристанищем Души существ из загробного царства.