Эльфийские хроники (сборник)

– Да, ты ошибаешься, потому что в самой войне нет никакой славы. Слава приходит потом, когда уже закончат оплакивать убитых и лечить раненых, когда будут позабыты страх, малодушие, отвращение к самому себе и к тому, что ты делал. На это уходит немало времени и этого не замечают только те, кто сам не сражался и кто обращает внимание только на победу… Ты ошибаешься также и потому, что ты не будешь калекой – по крайней мере, если не станешь продолжать обращаться со своей сломанной ногой так, как ты делал это прошлой ночью. Я это знаю, потому что лечил тебя именно я. И, наконец, ты ошибаешься еще потому, что эта война еще только начинается и, поверь мне, у тебя еще будет возможность в ней поучаствовать – и у тебя, и у твоих приятелей Маерхена и Ллидаса… Не улыбайся. В тот день, когда ты будешь блевать от ужаса рядом с трупами своих друзей, ты вспомнишь об этом нашем с тобой разговоре и поймешь, что я был прав. В тот день, сын мой… В тот день тебе также следовало бы вспомнить о том, что я тебе сейчас скажу: когда ты родился, я гадал по рунам, и руны не лгут. Тебе не суждено умереть на войне… Нет, не суждено…

Старый друид закрыл глаза и, глубоко вздохнув, прислонился затылком к стволу бука. В этот же самый миг Ллиана и Лландон обменялись взглядом, в котором смешивались восторг, нетерпеливость и разочарование. Они оба осознавали, что надеяться на то, что Гвидион сейчас скажет что-то еще, – бесполезно. Когда Гвидион замолкал, его не следовало донимать вопросами, пусть даже то, о чем им только что рассказали, вызвало у них настоятельное – почти мучительное – желание узнать об этом больше. Старый друид это понимал, однако о том, что ему было известно о будущей судьбе юного эльфа, ему следовало помалкивать. А особенно в присутствии Ллианы.

– Уже наступает день… Посмотрите…

Ветер стих, снег прекратился. Небо приобрело фиолетовый оттенок, и далекие холмы постепенно становились все более светлыми, превращаясь в длинную оранжевую линию. Затем вдруг лучи солнца, словно бы разрезав тучи, осветили весь лес. Лучезарная золотая повозка Энгуса Мак Ока, младшего сына Дагды, начала свой ежедневный путь. Уже самые первые лучи солнечного света заставили заблестеть иней на ветках деревьев. Из зарослей потянулся туман. Природа в этот момент суток была такой красивой, что все три эльфа сидели молча и смотрели во все глаза, не думая ни о чем, что не было связано с этой божественной красотой. Затем, словно по какой-то команде, птицы всех видов принялись петь, и их беззаботное щебетание вернуло эльфов к действительности.

– Раз уж ты здесь, то помоги мне подняться на ноги, – пробормотал Гвидион, опираясь на плечо Ллианы. – Я уже опаздываю…

Поднявшись на ноги, друид стряхнул пыль со своего красного плаща, а затем взял посох, который ему протянула Ллиана. Сделав вид, что не заметил, как два юных эльфа молча переглядываются, он пошел медленным шагом по направлению к тропинке.

– Пойдем, я уже опаздываю, я же тебе сказал… Иди впереди меня. А ты позаботься о моем дереве, хорошо? Поговори с ним немного, чтобы тебе не было одиноко.

– И вы тоже отправляетесь на войну? – спросил Лландон.

– Война мне уже не по годам, сынок… Кроме того, она меня никогда не интересовала.

Опираясь на Ллиану, старик начал спускаться вниз по склону.

– Приходи ко мне, когда вернешься! – крикнул он, прежде чем исчезнуть в поросли. – Мне нужно будет взглянуть на твою ногу!

Просыпаться было тяжело. На этой голой равнине не удалось найти достаточно сухого хвороста для того, чтобы поддерживать огонь в кострах в течение всей ночи. Утром люди, собравшись возле тех немногих костров, которые еще горели, уселись возле них плечом друг к другу. Кто-то ворчал, кто-то кашлял. Едва повара успели сварить похлебку, подслащенную медом, как воины короля – лучники, копейщики и рыцари, перемешавшиеся друг с другом, – стали есть ее из бесформенных мисок или прямо из котла, черпая еду закоченевшими и грязными ладонями. Пеллегун сидел среди них, подрагивая от холода в кольчуге, покрытой инеем. Думать ему ни о чем не хотелось, тело занемело, а настроение было мрачным.