Эльфийский Камень Сна

— Ступай, — промолвила она. — Разве у тебя нет своего хутора, Граги? Разве у тебя нет твоих людей? Ты слишком давно оставил их. Кто будет пропалывать сады, маленький братец, крохотный отважный Ши? Они зарастут сорняками и колючками. Будь свободен и занимайся ими.

— Ты не должна умереть, — захныкал Граги. — Ты не можешь оставить нас.

— Ты видишь листья? Ступай. Ты больше ничем не сможешь помочь мне. И ты нужен своей земле. Я не знаю всего, но в одном я уверена: это сердце Элда, и если здесь мне грозит опасность, она будет преследовать меня повсюду. Ступай. Ступай домой — в третий раз я приказываю тебе.

— Дина Ши! — воскликнул Граги, но Финела неторопливо двинулась дальше, оставляя его позади.

И Арафель углубилась в лес, где деревья вздымались как серебряные колонны, а листья сверкали светом. Легкий перезвон звучал здесь, и ветер благоухал нежностью, принося мелодичные голоса. Она въезжала в сердце рощи, вздымавшейся травянистым холмом, усеянным цветами, а над ним высилось величайшее из деревьев, и имя ему было Кеннент. На нем висели тысячи камней, как тот лунно-зеленый, что был на ее шее; эльфийские доспехи и мечи, которыми когда-то сражался ее народ, висели тут и там на братьях Кеннента, и роща вся светилась и пела воспоминаниями, когда ветры перебирали камни.

Здесь, собравшись с силами, она спустилась с Финелы, легла и утонула в траве, и земляная прохлада пригасила ее лихорадку. Так лежа отдыхала она, время от времени ощущая дыхание Финелы на своем лице.

— Ступай, — сказала она эльфийской кобылице. — Возвращайся к Аодану.

Ударил гром, и дохнул ветер. И она осталась одна под луной на холме, и долго боль не оставляла ее.

А затем она увидела, как лист перед ее глазами упал на землю. Она приподняла голову и увидела вихрь опадающих листьев, и деревья вокруг нее поблекли.

Ужас охватил ее — дрожь бессилия. Она встала и прикоснулась к суку Кеннента — его сияние стало ярче и зеленее, но это исцеление дорого ей стоило. И древнее неповторимое древо исчезло из ее владений, растаяв в тумане и навсегда став собственностью Далъета.

Она двинулась к другим деревьям — тем, что были юными и самыми дорогими ей. Митиль звали одно — единственное, что родилось в Элде за много-много лет, и оно было стройным и свежим, будучи одного роста с Арафелью. Но и вокруг него лежали опавшие листья, серебряные и сверкающие в лунных лучах. Ему больше всех она отдала своей силы; а потом прикоснулась к листьям и камням Кеннента, призывая их память, но они откликались лишь воспоминаниями о войне, о страшном времени былых раздоров и отчаянии, последовавшем за этим.

— Микар, Лиадран, — призывала она своих погибших товарищей. Но камни беспомощно откликались лишь печалью. В отчаянии она называла другие имена. — Вы все покинули меня! — вскричала она наконец. — И куда вы ушли за море? Неужто там вас ждет надежда?

Но тишина была ей ответом, лишь тишина, и только гулкий стук камней, когда ветер ударял их друг о друга.

— Лиэслиа, — прошептала она, — но эти воспоминания, самые дорогие из всех, были потеряны для нее, ибо этот камень носил господин Кер Велла. Все связанное с этим именем, потонуло во мгле, оставив лишь печаль да крики чаек, которых она больше не могла уже слышать.

Страх обуял ее. Яд пожирал ее силы. Когда-то в глубочайшее отчаяние повергал ее шорох волн, порой доносившийся из камней, обещания, нашептываемые морем: «Гибельно все, чего коснулся человек, — твердили они. — Море велико: кто знает, что ждет там?»

Но теперь между ними лежал мрак, и надежд на отступление не было. Деревья одно за другим уходили в Элд Далъета, и духи вставали, чтобы преследовать ее.

«Далъет», — дрожа шептали листья. «Весна миновала, и наше лето проходит: впереди осень и зима. Лиэслиа погиб, погиб, погиб».

Война окружила их. Брадхит забурлил, и Ан Бег ощетинился железом, зло царило в Дун-на-Хейвине, обещая еще худшее впереди.

Она опустилась на землю, закрыв глаза и обхватив себя руками. Ничего другого ей не оставалось. А где-то Граги скакал и хоронился, ибо зло подобралось к берегам Керберна и рыскало в его водах — не речные лошади плескались в них, а куда как более жуткие твари.

Страх охватил ее — то был яд в ее жилах. И когда поднялось эльфийское солнце, она вскрикнула, ибо серебряная зелень деревьев была тронута золотом осени.

«Безумной» назвала ее госпожа Смерть. Люди оплели ее своими сетями — изгой в лесу, арфист, лишенный трона король, которого она никогда не видела, Ан Бег, Кер Дав, и последним знамением явился Киран Калан, сын Элда и человека, трижды призвавший ее по имени себе на помощь.

И невиннейший из всех причинил ей страшнейшую боль. Так всегда было между эльфами и людьми — встречи их становились роковыми. И теперь подернутые золотом опадали листья, и ветер из Дун Гола шуршал ими по земле.

Решение пришло к ней, и она подняла голову.