Эльфийский Петербург

Но всё оказалось не так радужно, и хорошо, что в итоге удалось вывести председателя Конституционного суда на чистую воду, пусть даже и совершенно случайно. И несмотря на то, что ситуация была крайне неприятной, кесарь вполне мог считать это своим очередным небольшим успехом. И обязан этим успехом Александр Петрович был мальчишке. В очередной раз. И не просто мальчишке, а наследнику рода Седовых-Белозерских. В этом тоже была ирония, да ещё какая — мальчишка, которого выгнали из семьи, назвав выбраковкой, разрушал то, о чём мечтал его дед и чего так яростно добивался отец.

«Поразительно, — подумал Романов. — Этот парень за два года сделал для страны больше, чем некоторые руководители спецслужб за всю карьеру».

— Я Вам больше скажу, — прервал раздумья кесаря Каменский. — Когда я узнал, что Дроздова похитили, я сразу понял, что за этим стоите Вы!

— И тоже были готовы поставить на это миллион? — поинтересовался Александр Петрович.

— Разумеется, — улыбнувшись, ответил эльф.

— Ну тогда будем считать, что все остались при своих. Один миллион Вы выиграли и один проиграли — к похищению Дроздова я не имею ни малейшего отношения.

— Неужели? — с нескрываемым удивлением спросил Каменский.

— Абсолютно! — ответил Романов, не удержавшись, чтобы тоже не улыбнуться, ему было приятно немного расстроить чересчур самоуверенного эльфа.

— Но тем не менее Вы позвали меня сегодня, чтобы поговорить о Дроздове, не так ли? — спросил Леонид Васильевич.

— Да, — ответил Романов. — О нём. Хоть я и не связан с похищением Дроздова, но оно мне на руку, я Вам сейчас об этом открыто говорю. И мне хотелось бы открытости и с Вашей стороны, Леонид Васильевич.

— Мне нечего скрывать, Александр Петрович. А поскольку я угадал, о чём будет наш разговор, то не мог не захватить с собой кое-что, — сказал Каменский, достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и положил его на стол перед Романовым.

— Что это? — поинтересовался кесарь, бросив взгляд на лист.

— Письмо. От Константина Романовича мне. Вы можете его прочесть, я не против.

— Я не люблю читать чужие письма без особой на то необходимости, но Вы можете мне пересказать его содержание.

— Если кратко, то в этом письме просьба Константина Романовича позаботится о его адвокате.

— Забота включает в себя затирание памяти и замену воспоминаний? — не без издёвки спросил кесарь.

— Нет, что Вы, — ответил Каменский. — Замена — это слишком сложно, я не умею этого делать. Я лишь стёр воспоминания у Клима Георгиевича и всего лишь за один день, точнее, за несколько часов.

— Какая-то странная забота, не находите? Чем это помогло Дроздову?

— Константин Романович в письме попросил позаботиться об адвокате, если с самим князем вдруг что-нибудь случится. Что я и сделал после гибели Константина Романовича — пристроил Дроздова в Каталонии. Просьба стереть память за последние шесть часов шла отдельно. Я не знаю, зачем это понадобилось князю. Он попросил это сделать так, чтобы адвокат ничего не понял, объясняя это опять же заботой о безопасности Дроздова. Всё это есть в письме. Вы можете сами его не читать, отдайте специалистам, они прочтут и заодно проведут экспертизу на подлинность.

Романов на этот раз ничего не ответил; он ожидал немного другого разговора, точнее, он вообще ничего не ожидал, а собирался действовать по обстоятельствам, допуская, что Каменский будет отрицать свою причастность к затиранию памяти Дроздову. Но Леонид Васильевич ничего не отрицал, он выбрал другую тактику — пытался объяснить, что в его поступке нет ничего необычного. Таким образом он перебросил мяч на сторону кесаря — теперь Романов должен был доказывать Каменскому, что тот поступил нехорошо.

— Скажите, Леонид Васильевич, просьба магистра «Русского эльфийского ордена» так много для Вас значила, что Вы решили нарушить закон? — спросил Романов.

— Я ничего не нарушал, Александр Петрович, — спокойно ответил Каменский.

— Ну как же? Вы же сами сказали, что Седов-Белозерский попросил всё сделать так, чтобы адвокат ничего не понял.

— Это так, — согласился эльф. — Но Дроздов дал письменное согласие на ментальное воздействие с целью защиты. Его копию я тоже могу Вам прислать, если желаете.

— На защиту, но не на стирание памяти!

— Александр Петрович, не забывайте, что я судья! И я неплохо разбираюсь в законах. Поверьте, всё, что мне можно инкриминировать в этой ситуации — это нарушение профессиональной этики, всё же Константин Петрович был осуждённым за госизмену, а я председателем Конституционного суда. За такое можно лишиться должности, но не более. А с должности я уже ушёл. Что же касается стирания памяти Дроздову, Клим Георгиевич дал письменное согласие на любое воздействие, без указания подробностей. Стирание памяти очень хорошо подходит под определение «любое». Поэтому давайте уже оставим эту тему. Вы пригласили меня, чтобы спросить, стирал ли я память Дроздову? Я ответил, что стирал. Могу я Вам ещё чем-нибудь помочь?

— Вы не ответили на другой мой вопрос: просьба магистра «Русского эльфийского ордена» так много для Вас значила?