Название это было давно между ними согласовано, и даже заготовлены вызолоченные резные из мореного дуба буквы – сейчас, в эти последние минуты перед приходом воды Бар-Сукк приколотит их к бортам на носу и к кормовому транцу нержавеющими бронзовыми гвоздями. И все-таки Хамо не удержался от скептической улыбки: была в этом эльфийском названии некая двусмысленность, та ирония, которую он всегда ценил.
Обряд был соблюден, Детище обрело имя. Оставалось немногое – поднять складные мачты, оснастить их парусами да занести на борт последние припасы.
Со всем этим управились часам к трем.
На плаву «Последний приют» выглядел, может, и поскромнее, и поменьше, чем на стапеле, зато внушительнее и благороднее. Бар-Сукк хорошо сообразил, построив судно по чертежам, почерпнутым из мингириатского журнала «Катера и яхты», отыскав там описание прогулочной яхты, переоборудованной из традиционного рыбацкого бота. Во-первых, конструкция отработанная, доведенная долгой практикой до совершенства. Во-вторых, невеликий для верзил, хоббитам «Последний приют» казался достаточно вместительным и на свой лад просторным. И, наконец, в третьих, ежели все-таки завидят их погранцы, есть шанс, что примут за обычных человечьих рыбаков, занесенных в чужие воды непогодой. Тем более, что и отплытие свое к нынешнему времени приурочили со смыслом: в осенние шторма всякое случается. К тому же в такую погоду и пограничной страже в море выходить неохота, а коли уж приходится – стараются проявлять поменьше рвения и все больше держать свой катер носом поперек волны. Так что, глядишь, и досматривать не станут. Кому придет в голову, что на месте трюма для селедки с треской оборудованы две по-хоббичьи уютные четырехместные каюты (еще одна, на двоих, помещалась в корме, позади рулевой рубки), камбуз и гальюн, причем даже с душем? Мыться правда, придется забортной водой, пресной не напасешься, но протереться потом влажной губкой можно.
Наконец дошел черед до прощального пира. Кто же из хоббитов отправится в дальний путь без этого? Отоспаться и на борту можно будет – пусть даже по очереди.
Вернулись в дом – и прямиком за стол, который за последний час успел отменно сервировать Хамо. Причем только тем, чего теперь долго попробовать не придется. Были тут и пироги – с холодной телятиной, с рябчиками и со знаменитым рассыпчатым брийским пресным сыром (их, конечно, только разогрели, потому как и некогда было бы, да и не мужское это дело – с противнями возиться, зря у нас, что ли, женщины есть). Два объемистых глиняных горшка источали ароматы: один – тушеных в сметане грибов, другой – классических пельменей в три мяса (знатоки, говорят, будто по запаху определить могут, какие именно три, но в этом Мелиссандр как-то сомневался…). Ну и, разумеется, красовался тут бочонок эля – тяжелого, темного, почти черного, хотя и рождающего снежно-белую пену. Куда же без этого?
Никуда. А посему каждому яству воздали должное – и потому, что проголодались, и потому, что вкусно было по-настоящему, и потому, что прощание, как-никак.
Но здоровый аппетит – здоровым аппетитом, а грустно все-таки было. Всем, наверное. Но уж Мелиссандру Тукку – точно. Скажи ему кто лет пятнадцать-двадцать, скажем, назад, что придется вот так бросать все насиженное, ухоженное, родовое, к чему душой прикипел и во что корнями врос – в глаза бы плюнул. А ведь как раз тогда-то все и начиналось.
Только начиналось-то как? Куда уж безобиднее!
Сперва кому-то пришло в голову выпустить в свет порядком подзабытую «Книгу Луэллина, Учителя Мудрости, последнего эльфа из Атлантиды». Причем не просто один к одному, а с комментариями, толкованиями – академическое, словом, издание. Да еще таким тиражом, что она на каждом прилавке, во всякой библиотеке оказалась. И вдобавок рекламную волну вокруг сего события поднять – высоченную, пенящуюся, на всех отовсюду разом накатившую. Что же, Стукку даже лестно было – как-никак, его предки писали… Жаль только, слишком давно, так что ему с предприятия этого ничего не капнуло. Ну и орк с ним – пустячок, а приятно. Пару раз у него даже какие-то интервью брали – как у потомка. Заодно хоть сам перечитал, потихоньку, года за два.
А затем по ней фильм поставили. Ну, по ней – громко сказано, потому как от «Книги…» в нем почти ничего не осталось, сплошь дурацкие приключения. Но по ним-то и пошли потом ролевые игры. Сперва – в Луэллина, после – вообще в эльфов. В моду вошли. Впрочем, господина Стукка мода эта никак не задевала, существуя где-то на самой дальней, самой неинтересной окраине его мира. До той поры, пока не вдруг не всплыла на поверхность у него под носом Эльфийская партия. «Мы хоббиты, не стали ни на пядь выше ростом, и ноги у нас в шерсти, но в душах сияет эльфийский свет, зажженный Учителем Мудрости!» «Мы истинные наследники эльфов – не по крови, но по духу!» Дальше – больше, и уже зазвучали из репродукторов опусы записных стихотворцев, что-нибудь вроде: