Элианна, подарок бога

Спустя час после освобождения Любы и Марика все криминальные авторитеты Нью-Йорка были выпущены из подвалов «Распутина» и в тот же день разнесли по всей Америке весть о полной независимости Little Russia от любых итальянских, испанских или китайских притязаний.

И, конечно, в этот же вечер произошло новое, третье по счету триумфальное открытие «Распутина». Нужно ли говорить, каким ревом восторгов публика встречала каждый выход на сцену первой королевы Брайтона? Ведь ее освобождение стало практически еще одним Днем Независимости — днем независимости Брайтона, о жителях которого сам Эдвард Коч сказал первой русской радиостанции в Нью-Йорке: «Русские эмигранты своей энергией и умом продвигают нашу страну по пути прогресса, украшают ее и наш город. Я польщен, что вы здесь, друзья!»

Но когда поздно вечером, сразу после триумфального выступления на сцене «Распутина», Люба вошла в кабинет своего мужа и обольстительной походкой направилась к Иосифу, он вспомнил полученную когда-то пощечину и замер в кресле. — Не бойся, — сказала ему королева Брайтона. — Я просто соскучилась по «маленькому Йосе».

…Вот, собственно говоря, и вся история о том, почему у эмигрантов из России есть в Нью-Йорке своя Little Russia.

Но если вы когда-нибудь окажетесь на брайтонском бордвоке и заговорите об этой истории с аборигенами, то, могу поспорить, вы, скорее всего, услышите — А! Это такая несправедливость! У нас тут столько хороших еврейских девушек, а королевой Брайтона стала эта шикса! [13]

30

Что я наделал?!

Я погиб!

Я сам, клянусь, я сам,

В ней эту жажду породил

к легендам по утрам!..

Рифма, конечно, бездарная, но В.В. меня простит хотя бы потому, что в семилетнем возрасте я читал со сцены его «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче» и «Стихи о советском паспорте». Маленький, рыжий и конопатый, я храбро выходил к самому краю авансцены и возглашал: «Я волком бы выгрыз бюрократизм, к мандатам почтения нету! К любым чертям с матерями катись…»

Собственно, из-за этой безмерной любви моего первого литературного наставника-отца к пламенным глашатаям революции Маяковскому и Троцкому я и стал литератором. И теперь мне приходилось расплачиваться за бурные ночи с Эли ежеутренним сочинением для нее все новых и новых легенд Брайтона — совсем в духе романа Стивена Кинга о писателе, который попал в рабство к своей читательнице. Но у Кинга это случилось в результате автомобильной аварии, а тут…

Впрочем, извините, я как тот вшивый, который все о бане. А на самом-то деле я же пишу роман о первой русской радиостанции в США!

Буквально через несколько дней, десятого ноября 1980 года, в «Новом американце» появилось огромное интервью с Борисом Шрагиным, «будущим директором», как было там сказано, «будущей программы русского телевидения». И там мы прочли:

…

Шрагин: Я думаю, что наша телепрограмма послужит таким же дополнением к русской прессе, как американское телевидение — к американской прессе. Вот пример. В «Новом американце» печатались очень интересные статьи Льва Наврозова о том, как плохо работает американская разведка, давая превратную картину жизни в Советском Союзе. А на телевидении мы можем организовать дискуссию Льва Наврозова с каким-нибудь представителем американской разведки. В прессе выступают по большей части профессиональные литераторы, но по телевидению имеет возможность высказаться каждый.

Вопрос: Это звучит весьма завлекательно. Но возможно ли создать русское телевидение организационно и технически?

Шрагин: Не только возможно. Благодаря необычайной инициативности нашего менеджера Юрия Орликова, главные трудности уже позади. Есть американская образовательная телестанция, которая взяла на себя техническую сторону нашей трансляции. К каналам, которые вы можете принимать по своему телевизору, прибавится еще один — русский.