Элиас Портолу

Он и замолчали. Снаружи доносился гомон; слышны были песни и грустные мелодии, звеневшие в чистом ночном воздухе. Кто-то вдалеке пел звучным тенором, ему вторил грустный и стройный хор голосов, выводивший напевы Нуоро. Их печальные и звонкие звуки казались исполненными торжественной грусти лесных зарослей, ночи и одиночества; они уносились вверх и разбегались вширь, пробиваясь сквозь гомон толпы и наполняя все вокруг сладостным томлением.

Магдалина внимала пению, и сердце ее ныло от глубокой тоски. Временами ей казалось, что она уже где-то слышала этот голос. Уж не Пьетро ли это? А может быть, Элиас? Она терялась в догадках. Но приглушенные в ночи звуки этого голоса и этого хора пробуждали в ее душе желание упиться грустью как некой сладкой отравой. А тетушка Аннедда продолжала тем временем грезить и молиться, совсем не замечая, что рядом с ней Магдалина дрожала и трепетала, как голубка, охваченная любовной горячкой.

Внезапно обе женщины прервали свои размышления: в церковь вошел какой-то мужчина и направился неровным шагом к алтарю. Это был Элиас, занимавший все их помыслы. Он преклонил колена на ступенях алтаря, — с шапкой, сдвинутой на затылок, — и начал бить себя в грудь и голову и глухо стонать. Красноватый цвет лампады освещал его сверху и отражался ярким бликом от его волос, он не думал, что в церкви мог быть еще кто-нибудь, и продолжал в своем горестном порыве стонать и бить себя в грудь и лоб.

Обе женщины следили за Элиасом не дыша, а тетушка Аннедда была чуть ли не счастлива той болью, что терзала ее сына. «Он раскаивается в том, что напился, — думалось ей, — и строит благие планы, хвала Святому Франциску, милому моему Святому Франциску!»

— Пойдем отсюда, а то он может нас увидеть и устыдится, — прошептала она и потянула за собой Магдалину.

— Что с Элиасом? — взволнованно спросила та, когда они вышли из церкви.

— Он раскаивается в том, что предался излишествам; он очень благочестив, доченька.

— Ах!

— Иногда, правда, он распаляется, но он юноша совестливый, доченька. Очень совестливый.

— Ах!

— Да, очень совестливый, доченька. Он может поддаться искушению, ибо, как ты знаешь, дьявол постоянно кружит вокруг нас, но Элиас знает, как его одолеть, и скорее умрет, чем совершит смертный грех. Правда, он может иногда поддаться искушению в мелочах, как, например, сегодня, — ты видела, он напился и стал дерзить — но потом он горько кается.

— Ах! — в третий раз воскликнула Магдалина; она не знала отчего, но чувствовала, что слезы щипали ей глаза.

Они прошли через двор и вошли в большие хоромы, где дядюшка Портолу, Пьетро и друзья, расположившись на земле вокруг очага, цели и играли. Магдалина уселась в полутьме у оконца. Она держалась более строго и чинно, чем обычно. Пьетро подошел к ней и пытливо на нее взглянул:

— Что это ты пригорюнилась, Магдалина? Отчего? Ты виделась с Элиасом? Уж не обидел ли он тебя?

— Нет, я не видела его.

— Сегодня он не в духе. Пусть себе болтает, что хочет! Знаешь, не обращай на него внимания, он со всеми ведет себя так.

— Мне-то что задело! — вспыхнула Магдалина. — Меня, впрочем, он ничем не обидел.

— Ты у нас рассудительная. Ну, чем ты не рассудительная? — ласково произнес Пьетро и обнял ее за плечи.

— Оставь меня! — вспылила она. — Иди себе играть!

— Нет, я останусь здесь, Магдалина.

— Ступай!

— Нет!

— Дядюшка Портолу, скажите вашему сыну, чтобы он шел себе играть.

— Пьетро, сынок, оставь в покое голубку. Иди сюда немедленно! А не то отведаешь вот этой моей палки.

Пьетро присоединился к остальным.

— Да, старый лис умеет настоять на своем, — заметил кто-то.

Магдалина повернулась спиной к остальным и принялась смотреть в окно. Мысли ее были весьма далеки от той шумной сцены, которая происходила у нее за спиной; взор ее прекрасных глаз был грустно-мечтательным. Ночь была теплая, мглистая, луна плыла к югу в дымке серебристых облаков; заросли пустоши расплывались смутными темными очертаниями на пепельно-сером фоне и источали необыкновенно сильный аромат.

Магдалина подумала об Элиасе, и вновь его фигура возникла перед ее взором, словно откликнувшись на ее безотчетный призыв. Он прошел под окном и удалился в этот лунный полумрак, застланный пеленой тумана. Куда он направлялся? Куда поспешал? Магдалина почувствовала, как к глазам подкатываются слезы, как внутри ее что-то вдруг затрепетало и подступило к горлу.

Как же ей хотелось выскочить из окна, пуститься вдогонку за Элиасом, прилепиться к нему всем сердцем, задушить его в страстных объятиях! Но он исчез вдалеке, и ей пришлось проглотить тайные слезы горечи.

Элиас исполнял свой обет, он мысленно повторял брату: «Спи и не тревожься, Пьетро, брат мой, она — твоя; даже если она сама бросится мне в объятия, я все равно ее отвергну».