Элиев мост

из сувенирной лавки. Вечный зов

авантюриста подавляет голод.

Так, чаевые искренне зажав

(к такому мясу – не точить ножа?),

но не зажав скабрезного глагола,

спустя минуту и без тормозов

я торговался с лавочником, как

видавший виды тертый левантиец,

за всякую поделочную чушь.

Я сувенирным лихорадкам чужд,

но, как всегда, коллеги спохватились —

тому магнит, другому ангелка…

Шел разговор неспешно. На глазах,

как первый снег, подтаивали цены.

Был вскоре найден некий компромисс.

Я рассчитался с молчаливой мисс,

кассиршей и свидетельницей сцены,

и, бросив споро на спину рюкзак,

пробормотав, мол, thanks, it was good deal,

пошел по людной улице, витая

в прекрасной чуши римской суеты,

где столько икр и грудей литых…

Но сын континентального Китая

никак из головы не выходил.

По всем законам самых пошлых пьес,

уже почти дойдя до сердца гетто,

я, говоря на сленге, доволок,

что весь наш с этим парнем диалог

прошел на итальянском… С края света

товарищ, а вот si же вместо yes…

И, пробурчав в сердцах: «Япона мать!»,

я тут же вспомнил об одном народе,

который братским мнил себя века

другому… Но в вопросах языка,

хоть и смышленый, и незлобный вроде,

отказывался напрочь понимать…

Что ж, братство проверяется в бою.

Все ясно на Днепре, на Селигере,

все правы, святы, истовы и злы,

и предпочли мечом рубить узлы…

Китаец знает мову Алигьери,

а в драке знать не надо и свою…

Из итальянского этюдника. Викколо Спада Д'Орландо

Ротонда жарким летом горяча,

и, как ни будь величественно-гулким

творение патрона Антиноя,

по улочке Роландова меча,

что трудно величать и переулком,

бежишь от впечатлений и от зноя,

довольно вяло ноги волоча.

О тень! Благословенна будь в веках,

прославлена во землях и языцех…

Но даже тень тут факелом познанья

горит в умелых, знающих руках.

Ведь прямо здесь и предпочел вонзиться

Роландов меч, честь галльская и знамя,

дабы врагов оставить в дураках,

в скалу, чей мрамор или травертин

похож собой на скальную породу,

как сонм эзотерических легенд

похож на правду… Мы же освятим

любую щель, всему напишем оду,

поскольку всякий ушлый инсургент

герой, и вклад его необратим

в иную историческую даль…

Но в Риме долго не стоишь на месте,

пусть даже очень интересен вид.

Тем более, что больше Дюрандаль

не значится нигде. Ни славной мести,

ни эпоса побед. И удивит —

да, нам позубоскалить только дай —

что меч назвали именем девицы,

хотя в наш век сему нельзя дивиться,

и, сколь словесных молний ни мечи,

но… Притупились галльские мечи.

Из итальянского этюдника. Кампо деи Фиори

Август в городе Августа. Полдень исчерпан до дна.

Удлиняются тени, и Тибр лениво донельзя

зеленеет под старым мостом. Выпить, что ли, вина

у глазастой Лючии в проулке за пьяццей Фарнезе…

Что осталось потомкам? Не войны, интриги и яд.

Пантеоном творцов стал большой человеческий улей.

И столетние пинии, им салютуя, стоят,

будто преторианцы в безмолвном своем карауле.

На притихшую площадь глядишь, как в оконный проем,

где пейзаж вековой проступает на камне нагретом.

Ты за столиком с городом Вечным вдвоем…

Телевизор молчит. И спасибо Лючии на этом.

Это город бывалый, он к разному люду привык,

и поэтому зря на потеху толпе многоликой

поражает гарсона безумством своих чаевых

представитель страны, коя, тщась показаться великой,

непременно в остатке окажется просто большой…

Но, как малый в «Кавалли», не кается и не стыдится.

Сколь ни пробуй сравнить фетуччини с лапшой,

пропасть разницы где-то в разделе традиций…

…Август в городе Августа. Полная чаша луны,

флорентийская гостья, нежданный шедевр Брунеллески…

Время – это прямая невообразимой длины.

В целом, нам повезло оказаться на этом отрезке.

Из итальянского этюдника. Трастевере

В Трасте'вере тихо, и грохот трамвайных колес

едва ли способен идиллию эту нарушить.

В Трастевере полдень, он требует latte и грез,

и синего неба… Ничто не травмирует уши,

и даже торговец-индус, предлагая нехитрый свой скарб,

невольно снижает дискант в доверительный шепот.

И ты, чье второе, а часом и первое имя Тоска»,

не можешь сдержаться, и вслух говоришь: «Хорошо как…»

В Трастевере нет резких линий, здесь все акварель,

здесь строили проще, любили, и пили, и ели,

ничуть не заботясь, какой нынче век на дворе,

Нерон ли на троне, Витторио ль Эммануэле…

Здесь все, кто бежит, переходят на медленный шаг,

и девушка в чем-то воздушном у церкви старинной

чертовски, бесовски, диавольски так хороша…

Но, черт… Ни тебе Рафаэлем, ни ей Форнариной

не стать. И ты просто идешь, обменявшись улыбками с ней,

шагаешь по тысячелетнему хитросплетенью

эпох и времен, переулков, легенд и теней,

и чувствуешь, как постепенно становишься тенью.

Из итальянского этюдника. Виа Аппиа Нуова

Часы и дни иначе здесь бегут,

текстурой вечности придержаны понеже.

О, время в Риме добрый Робин Гуд…

Рассвет прозрачен и неспешно-нежен,

неровен абрис далей заоконных,

и фестиваль герани на балконах

скорей украсит, чем испортит вид.

И Рим сегодня снова удивит,

куда бы ни направил ты стопы —

в водовороте ль уличной толпы,

бродя ли анфиладами музея —