Эликсир бессмертия для вождя. Секретные лаборатории на службе власти

Поведение нервное и неровное. В результате от одной идеи он часто переходил к противоположной, не выносил споров с оппонентами. Срывался под действием избыточного прилива адреналина в кровь — вспомните его знаменитый башмак на Генеральной Ассамблее ООН — всяким дискуссиям предпочитал позицию силы. Когда видел, что события развиваются не по его сценарию, — стремился переломить её любой ценой.

Н. С. Хрущёв на одном из международных приёмов

Хрущёв, не стесняясь, появлялся на людях навеселе, и даже откровенно пьяным. Гипоманиаки часто прибегают к алкоголю, поскольку он помогает им преодолеть депрессивные периоды…

Хрущёв вобрал в себя все факторы риска: употреблял жирную пищу, много соли, чрезмерное количество алкоголя. Я своими исследованиями предрекал ему физическое недолголетие. Политическое оказалось ещё короче… Но это уже от меня не зависело!

Я предвидел, что он должен вскоре перенести инфаркт. Он и случился, но вслед за его политическим коллапсом. Мои оппоненты утверждали, что настигший его инфаркт — результат крушения политической карьеры. Я придерживался иной точки зрения, будучи уверен, что и без отставки он вскорости стал бы пациентом кардиологической клиники…

Кроме того, исследуя «руду» вашего премьера-скандалиста, я сделал вывод, что у него мегаломания — звёздная болезнь. А учитывая, что он большую часть своей политической жизни провёл в тени такого же мегаломаньяка, каким был Сталин, я пришёл к заключению, что этот фактор нельзя сбрасывать со счетов, так как он может влиять на психику и привести к неожиданным срывам.

И что вы себе думаете? Жизнь подтвердила мою правоту. В 1962 году, во время Карибского кризиса, мир из-за одного человека — Хрущёва — оказался на грани ядерной катастрофы!

Власти США, наглядно убедившись в эффективности моих исследований, по ходатайству то ли ФБР, то ли ЦРУ ранее предоставленный мне вид на жительство заменили на американское гражданство…

Если я, набросав портрет Хрущёва, не рассеял ваши сомнения об эффективности моего метода тестирования политических деятелей, можем начать препарировать Брежнева…

— Пожалуй, не стоит, Аркадий Соломонович, дело прошлое… С ним и так всё ясно. Меня вот что интересует. В своих опытах над Мао вы не пользовались слабительными препаратами, так ведь? Зачем было применять их в случаях с Хрущёвым, Брежневым, а теперь вот — с Горбачёвым?

— Всё по порядку. Что касается Мао Цзэдуна, то я вам уже объяснял физиологические особенности организма и метаболизма представителей жёлтой расы, им не надо давать слабительное — они и без него выдадут «на гора» требуемое количество «руды». А в случаях с Хрущёвым и Брежневым слабительное пришлось применять. И вот почему.

Незадолго до приезда в Штаты Хрущёва я, продолжая работу над экскрементами, занялся изучением клеток тканей стенок кишечника, но по-прежнему в тех же целях — получить наиболее рельефный психологический портрет лица, подвергающегося тестированию…

Самый верхний слой клеток, — так называемый буккальный эпителий, очень удобен для исследований. Если вы хотите снять пробу, скажем, с внутренней поверхности щеки человека, — это одно дело. Вы воспользуетесь шпателем. Ну, а мне чем прикажете залезть в прямую кишку Генерального секретаря? Вряд ли он согласится на шпатель! Вот потому-то и применялись слабительные. Они заменяли процедуру взятия пробы соскребыванием…

— Но слабительное применялось неоднократно… Вы не боялись, что неожиданные приступы диареи вызовут подозрения у испытуемого и его охраны?

— Нет, не боялись. Что ж тут противоестественного? Обделаться можно и сидя на троне! Кроме того, перед нами была поставлена задача дать полный портрет. Разумеется, за большие деньги…

Мы знали, что Брежнев возил за собой не только бригаду врачей, но и целую аптеку. Не знали, какие именно лекарства он принимает. Сегодня одно, завтра другое… Поэтому мы были вынуждены многократно прибегать к помощи слабительного…

— А Горбачёв?

— Мне не хотелось бы делать обобщений, но… Судя по тому, что он творит у себя в стране и за рубежом, обделаться, и по-крупному, ему предстоит ещё не однажды…

Скажу вам честно, мой юный друг: к его казусу я уже не имел никакого отношения… Как манипулировали с вашим Горби мои ученики из числа молодых американских учёных, мне известно из их реплик, не более того… Меня же попросту выбросили за ненадобностью, как изношенный катетер, и… забыли! Вслед за этим меня охватила кромешная безысходность… Представьте птицу, которой запретили петь, — со мной произошло нечто подобное: мне перекрыли доступ к исследованиям, а ведь для меня они были парусами, в которые дул ветер жизни! А она, жизнь в Штатах, била меня наотмашь, да и сейчас продолжает… Единственное, что помогало мне латать собственную душу, — любовь к моей больной дочери… Н-да…

Розенталь беззвучно заплакал. Казаченко, не ожидавший такого резкого перехода от разумных рассуждений к драматичному резюме, был потрясён до глубины души.