Эликсир для избранных

Пес выскочил из клетки и весело заметался по комнате.

– Собаку не кормили? – спросил Кончак у стоявшего рядом мрачноватого мужчины, заведующего виварием.

– Никак нет, – ответил тот. – Как было приказано…

Пес, черная лохматая дворняга, вертелся под ногами у Кончака, заглядывал ему в глаза.

– Ладно, ладно, – сказал Борис, обращаясь к собаке. – Немножко можно.

Он достал из кармана халата скомканную бумажную салфетку и развернул ее. Внутри лежал хлебный мякиш.

– На, – протянул он псу хлеб.

Тот подскочил и в мгновение ока заглотнул угощение.

– Ну, иди сюда, – Кончак похлопал себя по ноге. – Залезай!

Собака сразу поняла, что от нее требуется, и быстро вскочила на невысокую кушетку, стоявшую у стены, а оттуда – на стол.

– Молодчина!

Кончак подошел к шкафу и извлек из него блестящую металлическую коробку и стеклянный пузырек с прозрачной бесцветной жидкостью. Из коробки он вынул шприц, проткнул им пробку пузырька и выкачал жидкость.

– Ну-с, небольшой укольчик.

Борис нащупал место на спине у собаки, раздвинул шерсть и быстро сделал укол. Пес взвизгнул и укоризненно посмотрел на Кончака.

– Тихо, тихо, псина! – погладил его Борис. – Посиди здесь.

– Понаблюдайте за ним, – сказал он мрачному мужчине и вышел из комнаты.

Кончак прошел по коридору, в конце которого за столом сидел охранник в форме, показал пропуск и вышел во двор. Достал папиросу, закурил, огляделся. Двор как двор. На веревках сушилось выстиранное белье, бегали дети. Возле соседнего дома мужики выгружали из кузова машины какие-то ящики, там в первом этаже размещался продуктовый магазин. Мимо прошла пожилая женщина с хозяйственной сумкой. Кончак обвел взглядом ставшую для него уже привычной картину и в который раз подумал, что все эти люди и не подозревали о том, что у них тут по соседству…

Борис Ростиславович уже почти год работал в токсикологической лаборатории НКВД. После того как он подал в Казани свой рапорт, события стали развиваться необыкновенно быстро. Через пару дней его освободили. А еще через месяц он получил назначение в Москву. Ему выделили довольно большую комнату в доме на Сретенке. Невиданная роскошь. У него появились деньги. Он купил новое пальто. Снова ел досыта, ходил в синематограф. Его жизнь вдруг стала… нормальной. Точнее, она обрела видимость нормальной. Он ни на минуту не забывал, какой ценой это было добыто, но все равно наслаждался. Наслаждался сытостью и ощущением безопасности, которое давала ему принадлежность к этой страшной организации. Безопасности, как он понимал, временной, иллюзорной, но все же, все же…

Единственным по-настоящему радостным событием стала для Кончака встреча с Заблудовскими. Они в то время уже жили на Новинском бульваре. Борис долго колебался, идти к ним или нет. О своей новой работе рассказывать не мог – дал все возможные подписки о неразглашении. Да если бы даже и не дал… Поэтому надо было врать, придумывать себе другую жизнь… Но желание видеть Павла Алексеевича и особенно Ариадну оказалось сильнее. Он узнал адрес, надел новый костюм, купил цветы… Дверь открыла Ариадна… Он хорошо запомнил выражение ее лица – радостно-удивленное. Она молча кинулась ему на шею. Он открыл было рот, чтобы сказать что-то, но девушка приложила палец к его губам.

– Молчи! – прошептала она. – Я так рада тебя видеть!

– Кто там, Риночка? – послышался из комнаты голос Серафимы Георгиевны.

– Ты не поверишь, мама! – крикнула Ариадна, отрываясь от Кончака.

Из столовой вышла старшая Заблудовская.

– О боже! Борис! – воскликнула она. – Какими судьбами? Когда? Как? Вот уж Павел Алексеевич удивится!

Мать и дочь подхватили его, повлекли за собою, стали расспрашивать… Сидели долго, пили чай, говорили о разных предметах… Потом со службы, из института, вернулся профессор Заблудовский, и снова объятия, расспросы, разговоры допоздна. И от этого жизнь показалась Борису уже не просто нормальной, но почти прекрасной… И только поздно ночью, когда он вышел от Заблудовских, твердо пообещав прийти еще раз на днях, и отправился пешком к себе на Сретенку, снова вспомнил, какова цена…

Он стал бывать на Новинском, часто выходил куда-нибудь с Ариадной. В ресторан, на танцы, в оперу. Это были дивные вечера! Она предпочитала итальянцев – Верди, Пуччини, а он уже увлекался Вагнером… Спорили, кто лучше. А иногда говорили родителям, что идут в театр или в кино, а на самом деле укрывались на квартире или в комнате у какого-нибудь знакомого Ариадны и занимались там любовью до изнеможения. Кончак ревниво спрашивал девушку, откуда она знает хозяина жилища.

– Ревнуешь? – смеялась Ариадна.

– Вот еще! – фыркал он. – Просто спрашиваю.

– Не ревнуй, – тихо шептала она. – Ты, ты – мой главный мужчина! Ты меня сделал, вылепил, как Пигмалион свою Галатею…

И нежность переполняла его, и он готов был простить и позволить ей все!