Эликсир для мертвеца

— Ошибаетесь, — сказала Ракель. — Она нервничает и находится в дурном расположении духа. Но, думаю, это пройдет. У нее трудный возраст.

Сеньора Руфь вздохнула и покачала головой.

— Трудный возраст? — сказала она. — Этого следовало ожидать. Из-за чего она нервничает? Из-за брака?

— Не знаю, — сказала Ракель. — Видимо, да. Надеюсь, она спустится к ужину. Если нет, пойду, приведу ее. Она не вставала с кровати с самого приезда, хотя, уверяю вас, совершенно здорова.

— О, нет, сеньора Ракель. Да, не спускалась к обеду, но вместе со служанкой выходила прогуляться в послеполуденном покое. Кухарка сказала мне, что видела, как они тайком вышли из дома, когда все отдыхали. Конечно, дорога странно действует на некоторых людей.

Не успела Ракель удивиться неожиданному желанию Бонафильи совершить прогулку, Бонафилья сама вышла во двор в коричнево-желтом платье, превосходно оттенявшем ее темные глаза и волосы. Вуаль того же цвета была закреплена на темени и на сей раз лишь частично закрывала ее лицо. Ракель осознала, что стала мишенью свирепых взглядов, потому что оставила невесту, а та встряхнула головой, пошла и встала возле отца и Иакова Бонхуэса. Эсфирь осталась в дверном проеме и сосредоточенно смотрела на нее.

Иаков повернулся и поманил молодого человека, явно своего брата. Молодой человек кивнул, подошел твердым шагом и поклонился, сперва Аструху, потом Бонафилье. Бонафилья ответила глубоким реверансом и подала ему руку. Он повел ее к столу и сел рядом с ней.

— Он определенно красив и уверен в себе, — сказала Ракель Руфи. — Словно юный аристократ.

— Да, верно, — сказала Руфь. — Ей будет нелегко заставить его подчиняться, если у нее это на уме. Но его очень впечатлила ее красота — он видел ее портрет — и он всегда хотел быть достаточно богатым, чтобы не зависеть от Иакова.

— Богатство у нее есть, — сказала Ракель. — Она поистине приехала к нему вся в золоте.

— Их родители оставили Давиду щедрую долю младшего сына, — сказала Руфь. — Даже без нее он никогда бы не был бедным, но ему нравилась мысль о сочетании этой красоты и этих денег. — Умолкла, поднесла руку ко рту и с мучительным видом посмотрела на Ракель. — Не знаю, зачем говорю вам это. Это не очень порядочно с моей стороны. Обычно я не говорю так…

— Открыто? — досказала Ракель. — Такой уж сегодня день, сеньора Руфь. Когда так устаешь, то говоришь откровенно. — И подумала, что Иаков Бонхуэс выбрал жену удачнее, чем его брат. — Бонафилья может научиться многому, наблюдая за вами.

— Не думаю, — ответила Руфь. — Я робкая, в обществе жалкое существо. У меня нет ее такта. Но пойдемте, сядем за стол.

Идя к столу с Руфью Бонхуэс, Ракель заметила две вещи. Руфь ждала еще одного ребенка, а Бонафилья негромко, приязненно смеялась над чем-то таким, что сказал Давид Бонхуэс.

Первый признак беды появился в доме Иакова на другое утро. О нем сообщила кухарка. На рассвете она пошла на рыбный рынок, а потом к ларькам птичников и мясников, чтобы иметь возможность купить самую жирную рыбу, самую отборную птицу и услышать самый последний слух, который поддерживал бы ее в течение всего дня непрерывной стряпни.

— Вот что говорят, сеньора. Слава богу, не на больших рынках, а здесь, в гетто.

— Ты уверена? — спросила Руфь, выронив от неожиданности большой узел со свежими овощами. Она вошла в кухню посмотреть, что кухарка и ее подручный принесли с рынка.

— Говорят, он один из этих катаров.[1] А это беда. Он катар, сеньора?

— Нет, конечно, — ответила Руфь. — Это торговец из Каркассона, еврей, как и все здесь. Ну, почти все, — добавила она, потому что в гетто были дома христиан, как и за пределами гетто были дома евреев. — Но, так или иначе, он не катар.

— Да, любимая, так говорят, — сказал Иаков Бонхуэс жене, которая отправила его выяснить.

— Но ведь много лет не было никаких катаров, на протяжении жизни всех людей здесь. С чего это взяли?

— Люди всегда говорили, что в горах они еще есть. Жаль, что мы сказали, будто он из Каркассона. Нужно было сказать — из Валенсии.

— Тогда бы подумали, что он мавр, — сказала Руфь. — Ты же знаешь, какие люди.

— Думаю, нам нужно обсудить это с Давидом, — сказал ее муж. — И хорошо, что Исаак здесь. Он очень осторожен и очень мудр в советах. Может, и Бонафилья, так как она…

— Думаю, не стоит беспокоить ее сейчас нашими проблемами, — спокойно сказала Руфь. — Ей есть о чем подумать. Может, Ракель сможет увести ее на время. Уверена, ей захочется посетить кой-какие лавки. Может, посмотреть перчатки и ткани. Здесь есть, чем восхитить такую элегантную, юную девушку, как Бонафилья.

И Юсуфа отправили дежурить возле пациента, удивленную Ракель увести противящуюся Бонафилью в район, где знаменитые ткацкие мастерские города имели свои лавки, а остальные члены семьи собрались во дворе обсудить возникшую проблему.

— Полагаете, кто-нибудь передаст этот слух властям? — спросил Исаак. — Это важнее, чем существование слуха.