Эликсир жизни

Выучить кучу слов и освоить латинскую грамматику было делом нешуточным. Многие студенты старались вызубрить, ненормальные. Некоторые умудрялись списать. Я был не способен ни на первое, ни на второе. Правда, один-единственный раз все-таки списал. Почти вся группа уже давно получила по латыни зачет, а я нет. Я никак не мог взять в толк: зачем знать язык, на котором давным-давно никто не говорит? Княгиня Божий Одуванчик каждый раз сокрушенно отправляла меня доучивать. И вот перед самым Новым годом я в очередной раз пришел на зачет. Она дала задание и вышла из аудитории, на пороге предупредив: «Вернусь через полчаса. Не торопитесь». Решила дать мне шанс. Минуту моя гордость боролась с искушением. Наконец, гордость жалобно мяукнула и спряталась под парту. Я вытащил из-под парты учебник и первый раз в жизни (первый и последний!) списал. Старушка вернулась, послушала мои ответы и ободряюще молвила: «Ну вот, видите, Никишин, Вы все-таки кое-что знаете. Ставлю Вам зачет. А Вы когда-нибудь поставьте за меня свечку». Прошло много лет, но до сих пор свечку в церкви я так и не поставил.

Чистый цирк и половой процесс

С биологией было не проще. На занятиях мы вскрывали лягушек и аскарид, учили систематику животного царства, изучали строение миноги, паука и прочих тварей. Систематизация дает успокоение, но порабощает.

Как может нормальный человек запомнить 200 названий костей или мышц млекопитающих? А знать названия всех органов? Да еще по латыни? Оказалось, что среди студентов ненормальных гораздо больше, чем нормальных. Я старался выучивать, но мозги отказывались бездумно запоминать; они требовали понять, найти причины и следствия.

Кто ищет, тот всегда блуждает. А кто не блуждает, тот не найдет. Читая учебники, я подолгу застревал на каждом интересном вопросе, а если было не интересно, то пропускал. Получалось, что некоторые вещи знал неплохо, а многие никак. Преподавательница по биологии смотрела на меня как на недоумка. Полугодовой зачет она мне все-таки поставила: сразил ее ответом на вопрос о стадии личинки в цикле развития ленточного червя. Когда она спросила, как называется эта личинка, я по ошибке вместо слова «цистицерк» (вот придумают же биологи подобное словечко!) брякнул «чистыцырк». Она заливисто засмеялась, как будто ее защекотали: «Что? Чистыцырк?! Ха-ха-ха! Вот уж действительно – чистый цирк!».

Экзамен по биологии был зимой. Мне сильно не повезло: попал к Рданскому, завкафедрой. Он слыл одним из самых крутых экзаменаторов. Пятерок обычно не ставил. Четверки ставил нехотя. Двойки влеплял каждому второму. Он читал нам замечательный курс; даже я на лекциях не дремал. На занятиях же многих других преподавателей я замечал, что лекция вдохновляет лектора, но усыпляет аудиторию.

Рассказывая на лекциях о питании хищников или пауков, Рданский причавкивал и причмокивал от удовольствия. Он пел гимн великой природе. Вообще-то «театр природы» состоит всего из двух действий: «актеры появляются» и «актеры пожирают друг друга». Когда Рданский восторженно тыкал указкой в плакат с какими-нибудь челюстями или кишочками, то многие в аудитории, особенно девушки, замирали от восторга. Рданский был великолепен: строен, подтянут, с изящным резным римским носом, коротко стрижен, с легкой проседью, и с зоркими глазами, скрытыми очками в золотой оправе. Всегда в строгом костюме, выбрит и причесан, аккуратен и точен.