Ты сходишь со сцены, Марти Филд. Сжимаешь в руках свои тридцать сребреников (или один кусочек бронзы?), выходишь из школы и садишься в машину, которая отвезет тебя обратно в аэропорт к миру, который тебя обожает. У тебя был шанс, но ты им не воспользовался. Конечно, ты не мог этого сделать, Марти. Ты же трус! Сражаться за правду и свободу? Это не для тебя. Это твоя жизнь, и ты сделал ее целью гогот, ржание и бесконечное бегство от себя.
Но ничего страшного. Нельзя допустить, чтобы это выбило тебя из колеи. И хватит уже всхлипывать! Ты не имеешь права на слезы. Оставь это другим людям. Ты должен зашибать деньги, а не реветь. Вспомни свои дурацкие штики, приятель.
Хочешь остроумный девиз? Ударную реплику? Как насчет этой:
Автор изображает реакцию аудитории: смех, аплодисменты и щелканье ножницами.
Да, Марти, ты просто умора!
Одна жизнь, начинавшаяся в бедности
Итак, удивительно, что это вообще произошло, но я очутился на заднем дворе дома, в котором жил, когда мне было семь лет. Без тринадцати минут до полуночи самой обычной, лишенной какого-либо волшебства зимней ночью в городе, который держал меня в своих тисках, пока я не вырвался и в буквальном смысле слова не убежал. В Огайо, зимой, около полуночи… с чувством уверенности, что мне удастся вернуться.
Вернуться, чтобы все было как тогда… только сейчас.
Сам не знаю, почему я вообще хотел вернуться. И все же меня не покидала уверенность, что я смогу это сделать. Без магии, без науки, без алхимии, без помощи чего-то сверхъестественного; просто вернуться. Потому что должен был, мне очень нужно было… вернуться.
Вернуться на тридцать пять с лишним лет назад. Найти себя, когда мне было всего семь лет, когда еще ничего не случилось, когда я еще не выбрал свой путь; выяснить, в какой решающий момент своей жизни я внезапно свернул с курса, которым все маленькие мальчики следуют во взрослую жизнь, пошел по дороге одиночества и успеха, а в итоге оказался здесь, где все начиналось, на заднем дворе теперь уже без двенадцати минут до полуночи.
К сорока двум годам я добился того, о чем мечтал в детстве: стабильности, значимости, признания. Единственный из всего города, кто смог этого достичь. Те, кто учился в школе лучше всех, теперь развозили молоко, продавали подержанные машины, а их женами были жирные, тупые, унылые женщины, которые еще юными девушками в старших классах, тоже подавали большие надежды. Они так и остались узниками этого маленького городка в Огайо и не смогли оттуда вырваться. Им суждено умереть здесь в безвестности. А я выбрался, добился всего того, к чему стремился.
Почему же теперь все это так угнетало меня?
Возможно, потому что близилось Рождество, я был один, а за плечами маячили неудачные браки и потерянные друзья?
Я покинул студию, где только что заключил новый контракт на сумму в пятьдесят тысяч долларов, сел в свой автомобиль и поехал в международный аэропорт. Последовала вереница обедов на борту пассажирских авиалайнеров, арендованных автомобилей и наспех купленных зимних вещей. И вот я оказался на заднем дворе, где не был больше тридцати лет.
Но чтобы по-настоящему вернуться, мне нужно было отыскать драгуна.
Я направился в тень расколотой молнией груши, и покрытая инеем трава хрустела у меня под ногами, как целлофан. Когда мне было семь лет, я постоянно забирался на это дерево. Летом его ветви становились намного длиннее и свешивались на крышу гаража. Я мог вскарабкаться по ветвям и спрыгнуть с них на эту крышу. Однажды я столкнул с нее Джонни Мамми… не из вредности, а просто потому, что сам столько раз с нее спрыгивал и считал, что все должны были с восторгом воспринимать это чудесное занятие. Он растянул лодыжку, а его отец, пожарный, приходил и искал меня. Я тогда спрятался на крыше гаража.
Я обошел гараж, там была едва различимая тропинка. С одной стороны от нее я всегда закапывал моих солдатиков. Я просто хоронил их там, запоминал место, а потом откапывал, словно клад.
(Даже сейчас, став взрослым, я занимался похожими вещами. Обедая в японском ресторане, я мог спрятать маленький кусочек паккаи, или ананаса, или тэрияки в миске с рисом, а потом изобразить неожиданную радость, когда во время трапезы мои палочки натыкались на зарытые среди риса крошечные сокровища.)
Разумеется, я помнил это место. Я опустился на четвереньки и начал раскапывать землю серебряным перочинным ножиком, закрепленным на цепочке для часов. Это был перочинный нож моего отца – практически единственное, что он оставил мне после смерти.
Земля была твердой, но я копал с большим энтузиазмом, и лунного света было вполне достаточно. Я копал все глубже и глубже, зная, что рано или поздно отыщу драгуна.