Эликсиры Эллисона. От глупости и смерти (сборник)

Вот это меня глубоко и неподдельно потрясло. Этот мужчина старше меня вдвое, если не втрое или вчетверо, он не годен к строевой после пулевого ранения в ногу, полученного от мальчишки, грабившего «Севен-элевен», он женат, у него правнуки лежат по колыбелькам, и вообще он католик восточного обряда, и еще грызет ногти. И жует бумагу. Нет, я была искренне, неподдельно шокирована и возмущена.

– Слушайте, у нас что ли мало тут дерьма на вентиляторе, раз я еще должна вашу старую задницу тащить в суд за харрасмент?

– Это как тебе будет угодно. – Он сплюнул мокрую бумагу в корзину. – Ну так? Назови день, можно приблизительно. Или хотя бы десятилетие.

Мне это совершенно не казалось забавным.

– Я живу так, как хочу.

– Хреново ты живешь.

Я почувствовала, что у меня горят щеки.

– Я не обязана…

– Да не обязана, конечно. Но я давно на тебя смотрю, Франсин. Отчима твоего знал и Энди знал…

– Не приплетайте сюда Энди. Что кончено, то кончено.

– Без разницы. Энди ушел, и времени ушло немало, и я вижу, что ты так с места и не сдвинулась. Живешь как старуха, только без кошки. И когда-нибудь найдут твой иссохший труп, провонявший дом, где ты живешь, и дверь высадят, и там будешь ты – сплошь кожа, сочащиеся куски плоти, в комнатах, заполненных старыми воскресными газетами, как у этих двух жутких братцев…

– Братья Кольер.

– Да, братья Кольер.

– Не думаю, что это случится.

– Ага. А я не думал, что мы выберем в президенты полоумного актера.

– Клинтон не был актером.

– Ты это Бобу Доулу расскажи.

Меня это начинало нервировать, и я хотела поскорее уйти прочь. Почему-то весь этот не относящийся к делу треп измотал меня так сильно, что и словами не выразить. Я снова чувствовала себя хреново, как было перед ужином.

– Вы уже закончили на мне удары отрабатывать?

Он покачал головой – медленно, устало.

– Иди домой, поспи. Завтра начнем с новыми силами.

Я ему сказала «спасибо» и пошла домой. Завтра начнем. Прямо с мокро блестящих черных переулков. Чувствовала я себя действительно паршиво.

Я спала как убитая, и мне снились черные птицы, кружащие над забитым мусором переулком. Телефон издал противный мокрый электронный звук, который его создатели сочли ободряющим дух человека, и я взяла трубку на третьем звонке.

– Что?

Я была не столь любезна, как могла бы быть в другой ситуации. Звонил Рацциа с работы.

– Эти три женщины… модели, да?

– Ну да, так что с ними?

– Они исчезли.

– Тоже мне событие. Они всего лишь свидетели, хотя и важные. Мы знаем, где их найти.

– Нет, вы не поняли. Они не ушли, а действительно исчезли. Пуфф – и нет. Зеленый свет… и все.

Я села, включила лампу.

– Зеленый свет?

– Ури их выводил, они уже спускались с крыльца, и вдруг – зеленый свет, и вот уже Ури стоит один с хреном в своей лапище. – Он нервно кашлянул. – Фигурально говоря.

Я молчала.

– Вот так и вышло, лейтенант, что их с нами больше нет.

– Поняла. Ушли с концами. Пуфф – и нет.

Не дожидаясь дальнейших слов, я повесила трубку и снова заснула. Не сразу, но мне это удалось. А почему бы и нет? У нас был большой нож с прикрепленной к нему биркой в коричневом пакете, он меня ждал. Были образцы крови, были вот эти супермодели, пьяные от любви, исчезнувшие сейчас у всех на глазах, и еще у нас оставался старик-покойник с головой на ниточке.

Босс не имел права так со мной разговаривать. Не собираю я старые газеты. У меня подписка на «Тайм». И на каталоги «Джей Крю».

Именно в эту ночь, в сновидениях, пришла ко мне любовь всей моей жизни.

Я лежала, свернувшись калачиком, шепталась сама с собой – женщина чуть-чуть за сорок, усталая как черт, но очень довольная собой: всего одиннадцать лет на службе и уже лейтенант в убойном – практически неслыханное дело! И снилась мне истинная любовь.

Она появилась в зеленом свете. Я поняла что… это была часть сновидения благодаря тому, что говорил бродяга Ричард, что говорили эти женщины. В зеленом свете появилась она, и заговорила со мной, и заставила меня понять, какая же я на самом деле красивая. Она меня заверила, что Энджи Роуз, Гипатия и Камилла ей рассказали, как я прекрасна, как я одинока, как я боюсь… и мы занялись любовью.

Если есть на свете конец всего, то я его видела, я там была, и я могу уйти мягко и ласково. Истинная любовь моей жизни явилась мне как богиня, и я была счастлива, осуществив себя. Вода была прохладна и чиста, и я напилась ею вволю.

Я поняла, что даже и не подозревала, как я устала. Я вымоталась, отбывая срок своей собственной жизни. И она спросила меня, хочу ли я уйти с нею, уйти туда, где ветер пахнет корицей, где мы погрузимся в обожание друг друга до самой последней тикающей секунды вечности.

И я сказала: возьми меня с собой.

И она взяла. Мы ушли отсюда, из пропотевшей спальни трехкомнатной квартиры до рассвета следующего дня, когда мне надлежало вернуться к смерти, грязи и загадкам, которые могут разгадать только всё постигшие монстры. И мы ушли, да, мы ушли.