Эликсиры Эллисона. От любви и страха

Несколько минут назад он стоял возле узкого прохода номер 13, ведшего к Миллерз Коурт. Было 6:15 утра. Лондон был нем. Он остановился возле прохода к доходным домам МакКарти: зловонный, смердящий мочой коридор, где проститутки Спиталфилдс подбирали своих клиентов. За несколько минут до того зародыш в плотно закрытой стеклянной банке был помещен в его саквояж, и он остановился, чтобы сделать глоток густого плотного тумана, прежде чем отправиться в обратный путь к Тойнби Холл. Это было за несколько минут до того. И вдруг – внезапно – он оказался в совсем другом месте, и время было уже не 6:15 утра в промозглый ноябрь 1888-го года.

И когда в этом незнакомом месте его залил яркий свет, он поднял голову.

В Спиталфилдс стояла мертвая, покрытая сажей тишина, и вот внезапно безо всякого перемещения, без чувства движения он был залит светом. Подняв голову, он увидел, что оказался в этом незнакомом месте. Остановившись, спустя лишь несколько минут после переноса, он прислонился к сверкающей стене – и вспомнил свет. Свет из тысячи зеркал. Они были на стенах, на потолке. Это была спальня. И девушка. Очаровательная девушка. Ничего похожего на Черную Мэри Келли или Чумазую Энни Чапмен, или Кейт Эддоуз, или кого угодно еще из этих жалких отбросов, к чьим услугам он вынужден был прибегать…

О, это была очаровательная девушка. Пышущая здоровьем блондинка, красавица – пока она не распахнула халатик и не превратилась в такую же шлюху, как и те, с которыми он был вынужден работать в Уайтчепел…

Сибаритка, любительница удовольствий, Джульетта, как она представилась до того, как он вонзил в нее нож с огромным лезвием. Нож он нашел под подушкой, на кровати, к которой она его подвела – а он сгорал от стыда, но не сопротивлялся, лишь прижимал к себе свой черный саквояж, дрожа как ребенок, он, кто передвигался сквозь Лондонскую ночь словно жидкое масло, шел туда, куда хотел, беспрепятственно достигая цели восемь раз, и теперь его вела к греху еще одна, такая же проститутка, как и все остальные, пользуясь тем, что он все пытался понять, что же с ним произошло, где он и почему – и он ударил ее ножом.

Это было всего лишь несколько минут назад, хотя он поработал над ней от души.

Нож был необычным. Лезвие – две тонких полоски металла, между которыми что-то пульсировало. Искры, вроде тех, что видишь на генераторе Ван де Граафа. Но это же нелепо! Не было никаких проводов, ни шины заземления – ничего, что могло бы произвести самый простой электрический разряд. Он бросил нож в саквояж, и теперь он лежал рядом со скальпелями, катушкой кетгута, бутылками в кожаных футлярах и зародышем в банке. Утробный плод Мэри Джейн Келли.

Он работал тщательно, но без спешки, и разделал ее почти так же, как и Кейт Эддоуз: горло рассечено от уха до уха, торс распорот сверху вниз, от ложбинки между грудями до вагины, внутренности вынуты и заброшены на ее правое плечо, часть кишечника отсечена и помещена между ее левой рукой и телом. Он пронзил ее печень ножом и вертикальным разрезом отделил левую долю. Его удивило то, что на печени не было никаких следов цирроза, столь обычных у проституток Спиталфилдс, которые беспрерывно пили, чтобы забыть о своей безотрадной жизни, по которой они плыли, словно гротескные куклы. Вообще говоря, эта была совершенно непохожа на прочих, несмотря на свою разнузданность в сексуальных играх.

Да еще этот нож под подушкой… Он перерезал полую вену, шедшую к сердцу. И принялся работать над лицом.

Он раздумывал о том, чтобы вырезать левую почку, как он сделал с Кейт Эддоуз. Он улыбнулся, представляя, какую физиономию скорчил мистер Джордж Ласк, председатель комитета бдительности в Уайтчепел, получив по почте его посылку.

В картонной коробке были почка мисс Эддоуз и письмо, написанное с вызывающим количеством ошибок: «Ис глубин ада, мистер Ласк, сэр, я шлю вам половину почка, я сахранил ее для вас, другую часть я пожарел и съел; было очинь вкусно. Если немношко подождете, то можит, я прешлю вам акрававленый нож, которым я почке вырезал. Паймайте меня, если сможите, мистер Ласк».

Он хотел подписать письмо «Искренне Ваш, Джек-потрошитель», или «Скачущий Джек», а может, «Кожаный Фартук», но чувство стиля остановило его. Зайти слишком далеко означало бы свести на нет цель его работы. Возможно, даже намек, сделанный мистеру Ласку насчет того, что он якобы съел почку, уже был излишним. Отвратительно. Да, но он эту почку нюхал…

И вот блондинка, эта Джульетта с ножом под подушкой.