Эликсиры Эллисона. От любви и страха

Я напряг память и – странное дело – в памяти и впрямь возникла женщина с алыми волосами. За несколько лет до того, как меня призвали в армию, на обложках всех модных женских журналов красовалась женщина, которую звали… господи! Неужели? Ну да, я пригляделся еще раз, и память подсказала мне ее имя: Пиретта. Модель необычайной красоты, с ярко-голубыми глазами и волосами необычно алого цвета. В то время она пользовалась такой популярностью, что ее знали, наверное, в каждом американском доме.

– Я помню вас, – потрясенно выпалил я.

– Нет! – отрезала она. – Нет, вы помните не меня. Вы помните женщину по имени Пиретта. Прекрасную женщину, которая любила жизнь и пыталась взять от нее все – все без остатка. Это не я. Я – бедное слепое существо. Вы ведь меня не знали, правда?

– Нет, – признался я. – Не знал. Простите. На мгновение…

Она продолжала так, словно я ничего не сказал.

– Женщину по имени Пиретта знали все. Без нее не обходился ни один показ мод; ни один прием с коктейлями не шел в счет, если ее там не было. Но и она не была изнеженным оранжерейным созданием. Она искала новых ощущений; можно сказать, она была нигилисткой, да и это мягко сказано. Для нее не существовало невозможного. Она поднималась на К-99 с группой Построффа, она с двумя приятелями обогнула мыс Доброй Надежды на катамаране, она изучала культ Кали в Индии, и, хотя явилась к ним неверной, под конец орден Тугов – ритуальных убийц – принял ее в свои ряды послушницей.

– Жизнь такого рода утомляет. Вот и ей все это надоело. Надоели благотворительность, модельный бизнес, съемки в кино, мужчины… Мужчины богатые, мужчины талантливые, мужчины красивые – все, кого влекла и одновременно удерживала на расстоянии ее красота. Она искала новых ощущений… и нашла.

Я не понимал, зачем она мне все это рассказывает. К этому времени я уже точно знал, что жизнь, к которой мне хочется вернуться – это жизнь здесь, с ней. Я снова ожил, и это произошло так быстро, так плавно, что единственной причиной этому могло быть ее присутствие.

Должно быть, во времена работы манекенщицей она была неописуемо хороша. Но и сейчас она оставалась немного увядшей, но все же прелестной слепой женщиной неопределенного возраста. Белый больничный халат скрывал ее формы, но волшебная притягательность ее от этого меньше не становилась. И я жил, жил!

И любил.

Она продолжала говорить.

– Погонявшись на скоростных гидроскутерах, покантовавшись некоторое время в колонии живописцев на Огненной Земле, она вернулась в Америку и принялась искать чего-то нового.

– И в конце концов нашла их. Людей Глаза. Религиозную секту, неимоверно замкнутую. Поклонявшуюся опыту и созерцанию. Ей показалось, она рождена для этого. Она как в омут бросилась в их ритуалы, поклонялась в предрассветные часы их многоглазому идолу – в общем, отрывалась по полной.

– Однако пути их были темны, а дела – не всегда чисты. И все же она оставалась с ними.

– А потом, как-то ночью, в час, который они называли Часом Глаза, они потребовали жертвоприношения – и выбор пал на нее. – Ее лишили глаз.

Я сидел совершенно неподвижно. Я даже не был уверен в том, что услышал то, что услышал. Безумная религиозная секта, почти сатанистская – в самом сердце Нью-Йорка? И они лишили глаз знаменитую на весь мир манекенщицу? На религиозной церемонии? Нет, поверить в такую фантастическую историю я не мог. К моему удивлению во мне вновь бурлили старые, давно забытые чувства. Я ощущал ужас, сомнение, жалость. Девушка, называвшая себя Пиреттой, да нет, самая настоящая Пиретта, вернула меня к жизни только для того, чтобы скормить мне историю, столь невероятную, что я мог единственно отмахнуться от нее как от жуткой фантазии, результата мании преследования.

И, в конце концов, разве не осталось у нее этих ясных голубых глаз?

Ну да, видеть они не могли, но сами-то никуда не делись. Как их можно было отобрать? Я сидел в замешательстве, даже в некоторой тревоге.

Неожиданно для самого себя я повернулся к ней и охватил ее руками. Не знаю, что на меня нашло: я всегда был неловок с женщинами, даже до войны, но теперь все выходило само собой, и я поцеловал ее в губы.

Ее губы чуть раздвинулись как два лепестка, и она откликнулась на мой пыл. Моя руку нащупала ее грудь.

Мы сидели так, страстно обнимаясь, несколько минут, а потом, сполна насладившись мгновением, чуть отодвинулись друг от друга, и я начал лепетать что-то насчет выздоровления, и женитьбы, и переезда из города куда-нибудь в сельские края, где я смог бы о ней заботиться…

А потом я коснулся рукой ее лица, ощупал кончиками пальцев ее точеные черты, и мизинец мой по чистой случайности прошелся по ее глазу.

Он не был влажным.

Я застыл, а уголок ее очаровательного рта изогнулся в легкой улыбке.

– Вот именно, – произнесла она и вытряхнула глаза себе на ладонь.

Я прижал руку ко рту, издав писк, какой можно услышать от крошечного зверька, которого раздавили подошвой.

И тут я заметил, что она снова держит в руке заостренную палку – острием вверх, точь-в-точь миниатюрное копье.

– Что это? – спросил я, внезапно похолодев.