— Ты тоже тряпка. И дня не провели в Туллиануме, как уже сдулись. Что, плохо без маны? А я тут гостил сотню лет, прежде чем отправился в Солтмир.
— Куда?
— Город у подножия Аргентависа. Вы раскопали его крохотную часть на самой окраине и основали там поселение. В то время как его центр и главные улицы всё еще покоятся на дне того живописного озера.
— Стало быть, тебе повезло, что тюрьма находилась на возвышении.
— Угу
— генерал спрыгнул на землю и двинулся вперед по тоннелю, тускло освещаемому колониями фосфоритов — Тебе бы так. Сотни лет без еды, воды и, главное, воздуха.— Так ты же мёртвый. Зачем тебе дышать?
— Затем, что любому организму требуется энергия, если не хочешь превратиться в истлевший костяк. Я могу не дышать и не пить пару лет. Плюс погрузить себя в «оцепенение» — аналог стазиса или глубокого сна. Расовая способность неупокоенных. Но затем моё тело окончательно истратит все доступные ресурсы, и я погибну от истощения. Собственно, так оно и было. Шестьсот восемьдесят восемь голодных смертей в тесном каменном карцере. Эти сволочи даже не поленились и установили мне туда персональную точку возрождения… энквиэ тхон, мать их…
— Мне вот интересно, а что означает эта фраза: «энквиэ тхон»? — поинтересовался Герман.
— Пожелание врагу испытать на себе величайший стыд и позор, будучи прилюдно униженным одним весьма нетривиальным способом.
— Полагаю, криолитовый кол имеет к этому непосредственное отношение?
— Как вариант, но не обязательно. Есть вещи и посерьёзнее.
— Хм, так я и думал.
— Гундахар, я одного не могу понять — обратился я, стараясь не врезаться лбом в вагонетки — Ты так упорно цеплялся за жизнь, что умирал бесчисленное множество раз, но испытание Аргентависа так и не прошел. Почему?
— Потому что его целью было не упорство. В отличие от вас я шагал по тропе три сотни лет пока, наконец, не умер, осознав напоследок, что добраться до выхода невозможно. Потому как главное в испытании — не победа, а наоборот — поражение. Вы должны были проиграть. Понять, что от угрозы не спрячешься. Но не трусливо сдаться, а встретить конец достойно. Заглянуть страху в глаза и самостоятельно сделать шаг навстречу, совершив при этом…
— Акт самопожертвования — закончил я.
— Да
— кивнул игв.— Ха! — Мозес весело хлопнул Гундахара по плечу — И все-таки хорошо иметь друзей, да?
— Еще хоть раз твоя потная лапа коснется моего плеча, и, клянусь Зунгуфом, я сделаю так, что твоё пухлое хрюкало будет улыбаться всегда. Но не потому, что ты счастлив.
— Ладно, понял — толстяк поспешил убраться подальше — И все-таки зря ты его освободил, Влад. Будучи Унд-Хеку он мне нравился больше. И что за слово такое… хрюкало…
— Думаю, ты все равно ему нравишься — сказал Герман — Иначе стал бы он швырять тебя на конвейер и в шахту?
— Угу. Низкий поклон. Мордой в ковш, будто так и надо…
— Тихо, враги близко.
Мы настороженно замерли.
По тоннелям блуждало эхо приближающихся голосов, но с точностью определить их направление было проблематично. Сперва показалось, что впереди, а затем отчетливо послышалось сзади.
— Спускаются со всех сторон —
заключил Гундахар — Где штольня?Я сверился с картой Галилео.
— Еще тридцать метров прямо и налево.
— Вперёд.
Нужная нам шахта оказалась на месте. Как и та, что напротив, ведущая бог знает куда.