Элита элит

— Нет! — Вилора прикусила губу. — Этого не может быть!..

— Может, — дед снова вздохнул, — а вот о себе стоит позаботиться. Я вообще удивлен, что ты еще на свободе и живешь в этой прекрасной квартире. Я-то думал, что у них все решается быстро, и тот, кто написал донос на твоего отца, уже вселился в вашу квартиру. Когда ехал — очень волновался, как буду тебя разыскивать. Петербург — большой город.

Последнее время он всегда говорил так, словно противопоставляя себя — они, их, ним. И, как ни странно, Вилора, которая раньше бросалась в жаркий бой даже при малейшем намеке деда на критику самой свободной и счастливой страны, «где так вольно дышит человек», сейчас никак не реагировала на эти, прямо скажем, враждебные, вредительские слова, как будто теперь признавала за дедом право на такое противопоставление.

— К тому же очень может быть, — продолжил дед, — что он на самом деле виноват.

— Да ты что?! — взвилась Вилора.

Дед вскинул руки:

— Нет-нет, я не говорю, что та авария, в организации которой его обвиняют, на самом деле была сделана им специально. Это, несомненно, полная чушь, но… — Он пожевал губами и, решившись-таки, продолжил: — Мне тут порассказывали старые приятели… Знаешь ли ты, девочка моя, что такое групповая сдача экзаменов?.. Не знаешь? Ну это просто. Это когда готовится ну вроде как вся группа, а сдает только один. И как сдает! Профессор Кивелиди рассказывал: входит этакий комиссар в кожанке, с маузером на боку, садится напротив, достает из кобуры маузер, передергивает затвор, кладет его перед собой на стол и заявляет: «Ну, давай, сволочь недобитая, принимай экзамен!» Более-менее прилично обучать стали только ваше поколение, да и то до прежнего уровня вам ой как далеко. А те, кто сейчас, как их называют, командиры производства… — Он покачал головой и закончил: — Вот отсюда и аварии.

Замолчал. Некоторое время в комнате висела густая тишина, а затем Вилора глухо произнесла:

— Я не оставлю папу. И я верю, что его оправдают.

Дед несколько мгновений напряженно смотрел на нее, а потом его плечи опустились, и он шаркающей походкой ушел в гостевую комнату.

Через два дня, когда Вилора, отстояв угрюмую, молчаливую очередь, сунула в окошко узелок с передачей, дюжий мордатый охранник-приемщик, проведя заскорузлым пальцем по замызганной амбарной книге, брезгливо оттолкнул передачу.

— Нет такого.

— Как нету?! — вскинулась Вилора. — Ведь вчера еще…

— Вчерась был, а нынче — нет. Знать, по этапу ушел. Выйдешь на улицу, зайдешь во второй подъезд и — к девятому окну.

— З-зачем? — не поняла Вилора.

— Копию приговора получишь, дура… Следующий!

Войдя в прихожую, Вилора без сил опустилась на пол. В руке ее была зажата бумажка с печатным текстом, растоптавшим все ее надежды. «Особое совещание… признать виновным… десять лет без права переписки…» Она с трудом продралась через всю эту казенную вязь. Но главное поняла. Они не разобрались.

На следующее утро она с колотящимся сердцем подошла к доске объявлений в фойе института. К ее огромному облегчению, объявления о рассмотрении персонального дела комсомолки Сокольницкой она там не обнаружила, зато… ее внимание привлекло другое объявление — о наборе добровольцев среди студентов выпускного курса в армию для укомплектования 103 переформировывающихся и вновь формирующихся частей и соединений Красной армии. Несколько мгновений она задумчиво рассматривала объявление. Дед говорил, что надо уехать, но то, что он предлагал, больше напоминало бегство, а это…

В комитете комсомола ее встретил сразу же нахмурившийся Николай.

— Чего пришла? — неприязненно поинтересовался он.

Вилора с вызовом вскинула подбородок:

— За характеристикой.

— А мы характеристики детям врагов народа не выдаем, — отрезал Николай. — Их уже наши органы охарактеризовали.

У Вилоры на мгновение сжалось сердце, но затем она поняла, что на самом деле он еще ничего не знает. И говорит просто на всякий случай, чтобы лишний раз продемонстрировать окружающим, что не имеет к ней совершенно никакого отношения.

— А для чего вам характеристика, Сокольницкая? — поинтересовался сидевший за соседним столом секретарь комитета комсомола института, с которым в той, прежней жизни они часто пересекались на ниве общественной работы. Подружка Наташка, сейчас также благополучно исчезнувшая с горизонта, даже утверждала, что он тайно в нее, Вилору, влюблен. Но секретарь ей не особенно нравился — полноватый юноша с серьезным лицом и в круглых очках. Не то что Коля — красавец, спортсмен, трибун… Вот кто, как ей тогда казалось, должен был бы быть секретарем комитета.

— Я… — Голос на мгновение предательски дрогнул, но она тут же сумела взять себя в руки. — Я записалась добровольцем в Красную армию.

— От ответственности бежишь? — тут же вскинулся Николай.

— Товарищ Сокольницкая, осознавая серьезность современной международной обстановки и возросшую опасность агрессии со стороны немецкого фашизма, приняла решение откликнутся на призыв партии и комсомола и вступить добровольцем в Рабоче-крестьянскую Красную армию, — наставительно произнес секретарь.