Элитное подземелье

Катерина с самого начала не желала мириться с присутствием моей мамы. Она не разрешала ей дотрагиваться до своих полотенец, отдельно клала чашку, вилку, ложку, семь тарелок и губку для мытья посуды. Через полгода Катя разделила комнаты, коридор и кухню мелом на две части и запретила матери заходить за линию.

Мама терпела долго, но, родив меня, получила диплом, собрала вещи и уехала в Тверь. Отец рванул за мамой, которую, по-моему, любит до сих пор. Папины родители очень огорчились, узнав о Катином домашнем терроризме. Не найдя поддержки у родственников, Катя позвонила в Тверь и попросила прощения.

Катя не любила маму потому, что любила брата, потому, что ни одна женщина, по ее мнению, не была достойна его… Но таково мнение большинства матерей в отношении своих сыновей и любящих сестер в отношении своих братьев.

Мама вернулась через два месяца. Квартиру к тому времени разменяли. Трехкомнатная красавица с потолками под четыре метра разменялась на два недоразумения – одно– и двухкомнатную хрущевки. Папины родители махнули рукой на семейные раздоры своих детей и переехали на дачу окончательно, достроив к тому времени камин и половину второго этажа.

Бабушка с дедушкой не дожили полгода до моего пятилетия, умерли тихо и достойно, с разницей в два месяца.

На следующий день после моего пятого дня рождения я, пока мама мыла посуду, а папа отлеживался в спальне, встала на подоконник и, походив по нему, прорвала марлю от комаров и выпала в окно со второго этажа. Это был второй этаж панельного стандартного дома, и насмерть я не разбилась. Но левая нога сломалась в двух местах, в том числе и в колене.

У детей все заживает быстрее и качественнее. У меня срослось неправильно. Сделали две операции – не помогло.

В семь и девять лет сделали еще несколько операций. Стало немного лучше, но я осталась хромой, с почти негнущимся коленом. И мама, и папа винили во всем только себя, оправдывая друг друга. Мне нравилось, что они не ругаются, выясняя, кто виноват.

Денег не хватало постоянно, хотя жили мы «как все». Мама экономила на электроэнергии, на своей парфюмерии и моем мороженом. Папа все время чинил старый «жигуль», не надеясь заменить его на новый автомобиль.

В суетливо-криминальные годы перестройки мама начала делать карьеру в своем строительном управлении и… загуляла. Завела роман с высоким начальником из министерства. Начальник через полгода плюнул на маму со своего высокого поста и продолжал жить с толстой и крикливой женой, а мама осталась без мужа.

Отец не смог простить измены с неинтересным, непорядочным человеком. Катя пустила брата жить к себе и смеялась над ним в голос, не стесняясь меня.

Я оканчивала школу и очень хотела пойти работать в банк или в библиотеку, но Катя заставила меня поступить в Инженерно-строительный институт, по стопам родителей. Катя сразу оплатила первый курс, отрезая мне пути к отступлению.

Я начала учиться в МИСИ, Катя тем временем окончила Строгановку. Училась она лет семь или восемь. Сумела за это время не только переспать почти со всеми сокурсниками и преподавателями, но и взять в банке приличную ссуду и приобрести в длительную аренду помещение, переделав его в художественную галерею.

Так начинался Катин финансовый взлет. У народа после развала Союза появились деньги, и они вкладывали их во все, что продавалось. Стало модно вешать на стены картины. Иностранцы приобретали абстракцию, наши люди чаще всего хотели видеть в доме добротные произведения в стиле «реализм». Катя сказала: «Вам хочется картин… Их есть у меня».

Она поставила производство картин на поток. Брала фотографии или видовые открытки, списывала пейзаж и втискивала в него деревянную разрушенную церковь или старый домик с сиренью и мокрым бельем на провисших веревках. Основную композицию делали Катины однокурсники. Собачек, кошек или косяки перелетных птиц рисовал папа. Иногда ему доверялись дома и церкви.

Тогда-то Катя выработала свой имидж материально обеспеченной беззащитности. А потом она встретила Григория, и он купил ей квартиру. Однокомнатную «хрущобу» Катя презентовала брату.

Затем начался строительный бум, и папа, прекратив свою художественную деятельность, опять пошел работать прорабом на стройку, пугая приезжающие комиссии своим аристократическим видом, отменными манерами и речью без привычных непереводимых идиоматических выражений.

Катя продолжала руководить рисовальным процессом, выдавая в месяц по два десятка «произведений».

Папа у Кати денег просить не мог. Мама у нее просто не взяла бы, а я постоянно ныла, выпрашивая то десятку, то сотню долларов на новое платье. Катя была патологически жадной, но мне она деньги давала исходя из своего комплекса полноценности – перед моим неполноценности.