Элитология Платона

Поппер декларативно заявляет, что «теория идей Платона содержит большое количество очевидных ошибок».[359] Попперовская «очевидность» является следствием его поверхностного знания этой теории. О самих «ошибках» Поппер говорит весьма схематично, не углубляясь в детали. Многие его «критические» замечания носят сугубо идеологический, а не научный характер. О том, что Поппер не был специалистом в области платоноведения, говорит его поверхностное знакомство с самим платонизмом. Это вам не Вл. Соловьев, не А.Ф.Лосев и даже не В.Ф.Асмус, — это обычный провинциальный Новозеландский протестантский пастер от политического либерализма, ведущий примитивную пропаганду эгалитарной идеологии в условиях вакханального разгула тоталитаризма в Европе (1938–1943 гг.): «Я защищаю в ней [в своей книге] скромную форму демократического («буржуазного») общества, в котором рядовые граждане могут мирно жить, в котором высоко ценится свобода и в котором можно мыслить и действовать ответственно, радостно принимая эту ответственность». [360] Более того, Поппер считает эту свою работу «своим вкладом в победу» над фашизмом и, естественно, изображает «великого философа древности» как «первого политического идеолога, мыслившего в терминах классов и придумавшего концентрационные лагеря.» [361]

Поэтому перед нами в большей степени акт идеологической борьбы, нежели научной полемики, где активно применяются все самые известные макиавеллевские принципы политической фальсификации.

У меня вообще сложилось такое впечатление, что Поппер выдумал свой «фальсифицирующий метод» с одной единственной целью, — чтобы оправдать свою страсть («слабость») к критике. Ведь он критиковал буквально все: логический позитивизм и католицизм, историцизм и детерминизм, эмпиризм и материализм и т. д., и т. п. Досталось и Платону, и Гегелю, и Витгенштейну… Даже если бы в его «критике» действительно содержалась доля правды, о таких вещах, как выразился один известный американский философ (узнав, что Поппер решил и проблему индукции), «просто не принято говорить». И все это было следствием его сложного характера. [362]

Поппер жаждал подняться до уровня Платона, но смог лишь неудачно подставить ему неловкую подножку. Любопытно, что по своему статусу Поппер являлся наследником Платона: по иронии судьбы он был тоже членом Королевского общества (Академии наук Великобритании). Этим и ограничились его публичные успехи. Ближе приблизиться к тени Платона ему не удалось. Судя по воспоминаниям провоста Колледжа Св. Антония в Оксфорде Ральфа Дарендорфа, Поппер обладал достаточно сложным (я бы даже сказал, амбициозным) характером: «Кто бы ни посетил в последнее время девяностолетнего философа в его бунгало в Серрее прямо около автомагистрали вокруг Лондона, в ходе беседы неизбежно всплывет одна из двух обязательных тем: репутация самого Поппера в мире и постыдные факты огромной значимости, которые ему удалось раскрыть. При ближайшем рассмотрении все подобного рода факты оказываются однотипными и связаны с проблемой гражданской ответственности ученого.» [363] Р.Дарендорф обращает внимание на комплекс неполноценности, который развился у Поппера в последние годы его жизни, когда он «чувствовал себя не у дел»; считал, что научное сообщество его игнорирует, оставляя без внимания его работы по квантовой механике, астрономии и биологии. [364] О своих философских и политических работах, которые и принесли ему мировую известность, он уже не вспоминал.

В век повального увлечения демократии весьма опасно трогать тех, кто является символом этой идеологии, даже если они приносят на алтарь демократической идеологии научные интересы. На память приходят слова Аристотеля, сказанные им в отношении подобных ученых от «демократической идеологии», что у тиранов в приспешниках всегда бывают льстецы, а у демократии — демагоги (Политика. IV.IV.5). Поппер желал стать символом такого демократического, «открытого общества». Однако созданный в конце его жизни Дж. Соросом одноименный институт («Открытое общество») сам недостаточно открыт для того, чтобы выслушивать мнения своих оппонентов, т. е. тоже по существу является «закрытым» не для либералов учреждением…

То, что идеология довлеет в системе ценностей этого мировоззрения над научными постулатами, откровенно признавал сам лидер теории «открытого общества». «Мое обращение и к Платону, и к Аристотелю продиктовано стремлением показать ту роль, которую они играли в формировании и развитии историцизма и в борьбе против открытого общества, а также продемонстрировать их влияние на проблемы нашего собственного времени — на становление философии оракулов, в частности, философии Гегеля — отца современного историцизма и тоталитаризма.» [365]