Элитология Платона

Поппер открыто «сращивает» тоталитаризм и элитаризм (лишь на единственном прецеденте взаимоотношения политической элитологии в лице В.Парето и Г.Моска с политическим тоталитаризмом в лице Б.Муссолини) в единое целое, не замечая, что при этом у него объединяется антропологическая элитология с политической идеологией конкретной политической партии. Он обращает внимание своего читателя на «интереснейший платоновский закон политических революций, в соответствии с которым всякая революция вытекает из разногласий в стане правящего класса (или «элиты»). Этот закон служил у него основой анализа средств задержки политических изменений и создания социального равновесия, и он недавно был переоткрыт теоретиками тоталитаризма, в частности, В.Парето.» [374] «Враги свободы, — слезно восклицает далее Поппер, — всегда обвиняли ее защитников в тяге к разрушению. И почти всегда им удавалось убедить в этом простодушных и благонамеренных сограждан.» [375]

Поппер пытается выступить даже в роли рефери между Сократом и Платоном. «У Сократа, — пишет он, — был только один достойный последователь — его старый друг Антисфен, последний представитель Великого поколения. Платон, самый одаренный из его учеников, оказался и самым неверным из них. Он предал Сократа точно так же, как предал его и дядя Платона. Эти не только предали его, но еще и пытались сделать соучастником своей политики террора. Однако не преуспели в этом, поскольку он оказал им сопротивление. Платон попытался вовлечь Сократа в свою грандиозную попытку построения теории задержанного общества. И ему это удалось без труда, поскольку Сократ был уже мертв.» [376]

У Поппера здесь смешивается целый ряд моментов. Во-первых, он путает олигархический «политический террор дяди Платона» с призывом самого Платона создать подлинное аристократическое государство (а, как известно, олигархия есть испорченная форма аристократии); во-вторых, «предательство Платона», о котором говорит Поппер, имело бы место, если бы Сократ был действительно ярым сторонником демократии; в-третьих, так называемая у Поппера «теория задержанного общества» вульгарная интерпретация платоновской «меритократической теории», непосредственно вытекающей из его антропологической философии. Поэтому, главная суть «Государства» состоит не в создании кастовой системы, а в необходимости более качественного получения индивидом образования.

В этой связи примечательна последующая фраза Поппера, которая может быть адресована ко всему его произведению: «Я, конечно, знаю, что это суждение покажется чересчур резким даже тем, кто критически относится к Платону.» [377] Если так, то Поппер сам признается здесь в своей научной (идеологической) предвзятости к философии Платона. Попперовской критике не хватает элементарного уважения к седине своего идейного оппонента.

Поппер называет политическую идею Платона «романтической аристократией.» [378] Ему не нравится, что Платон, а вслед за ним и Аристотель, характеризует массовое сознание как «механическое», плебейское, нищенское, порочное состояние ума; ему не нравится также аристотелевская идея «свободного (элитарного) образования»; [379] страшит его утонченность философского рассуждения об мире идей и мере человеческого совершенства в процессе его познания. [380] Схоластика и мистика, а также разочарование в разуме — это неизбежные следствия эссенциализма Платона и Аристотеля. Аристотель превратил платоновский открытый бунт против свободы в тайный заговор против разума.» [381] Поппер не замечает, как смешивает понятие «свободы» с понятием «воли». «Воля», как бунт против рабства, есть проявление инстинкта массового сознания; «свобода», как право выбора, есть сугубо аристократическая (в понимании Платона и Аристотеля) категория. Поппер сокрушается по поводу того, что критика этого аристократизма потерпела поражение: «Последствия этого поражения, — многозначительно заключает он, — для интеллектуального развития человечества (!) вряд ли можно переоценить.» Возражая г-ну Попперу по поводу «поражения» его сторонников в борьбе с античной элитологией, следовало бы отметить, что как раз победа платоно-аристотелевской линии в философии, способствовала «интеллектуальному развитию человечества». Или победа философских убеждений демократа-клеруха Эпикура содействовала бы большему прогрессу?