Элитология Платона

И действительно, мы находим немало прямых ссылок на Платона и его учение в произведениях Эразма Роттердамского (1469-1536). Его моральная проблематика имеет в качестве теоретической базы определенный минимум антропологических представлений, почерпнутых им в платоновском «Тимее».[63] Сама этика духовного совершенства излагается Эразмом со ссылками на Платона.[64] И даже давая определение понятию «массы» («чернь»), он активно использует прежде всего авторитет Платона и Сенеки: «Я называю чернью не по положению, а по душе. Чернь — это те люди, которые в Платоновской пещере, скованные своими страстями, восхищаются пустыми изображениями вещей вместо настоящих вещей».[65] Проблему человека он трактует в духе платоновской элитологии. По его мнению, сущность чело века состоит из трех частей: дух, душа и плоть. «Дух делает нас богами, плоть — скотиной. Душа определяет людей вообще; дух — благочестивых; плоть — нечестивых; душа — ни тех, ни других. Дух стяжает небесное, плоть — сладкое, душа — необходимое. Дух возносит на небо, плоть опускает до ада, душе не приписывают ничего. Все плотское — постыдно, все духовное — совершенно, все душевное — среднее и неопределенное».[66]

Платон является несомненным авторитетом и для Пьетра Помпонацци (1462-1525). Помпонацци не только постоянно ссылается на его мнение, но и комментирует отдельные его высказывания. Больше всего итальянца привлекает в античном авторе то, что мы ранее назвали «этикой духовного совершенства». Это, пожалуй, одна из центральных тем его трактата «О бессмертии души» (1516). Исследуя природу святости, Помпонацци руководствуется исключительно платоновскими методами, позволяя себе незначительную и весьма корректную критику отдельных сомнительных мест его произведений. Итальянца интересуют примерно те же самые проблемы, которыми занимался и сам Платон. В общем и в целом Помпонацци может назвать платоником по вопросам элитологии души. Для него Платон — это врачеватель человеческих душ: «Поэтому не удивительно, что Платон превозносили и простонародье, и священники».[67] Первым, впрочем, не следует открывать все тайны философии, ибо грубость их ума не позволяет им адекватно воспринять эту божественную мудрость. Поэтому для невежественных людей Платон избирает упрощенные формы знаний и говорит (так же, как и Христос) притчами.

Отношение Томоса Мора (1477-1535) к Платону были почти патриотическими. Он не только утверждает ту же политическую аксиому о том, что править должны философы, но и копирует некоторые его социальные идеалы. В длинном перечне древних авторов, которые пользуются большим уважением в Утопии, на первом месте стоит именно Платон.[68] Мор пытается решать те же самые этические проблемы (проблема блага, добродетели и совершенства), обнаруживая при этом основательные знания Платона и Аристотеля. Об этом свидетельствует не только общность поставленных проблем и общность терминологии, но и многочисленные почти текстуальные совпадения «Утопии» с диалогами Платона «Филеб», «Государство», а также «Этикой» Аристотеля. Так же, как и в диалоге «Филеб», в «Утопии» Мора признается, что в классификации родов и видов удовольствий на первом месте стоят удовольствия духовные, и в особенности «та сладость, которую порождает созерцание истины».[69]

Основная тенденция, определяющая существо и самостоятельное значение новой, гуманистической этики, сводится к обоснованию теории нравственности исходя из самой природы человека как разумного существа, для которого естественно и нормально стремление к совершенству и счастью. «Своеобразие этой доктрины заключалось в синтезе античной этики (элементов этики Платона, Эпикура, стоиков) и очищенного от схоластического догматизма христианства».[70]

Элитологические воззрения классиков философии XVII века (Ф.Бэкона, Р.Декарта, Т.Гоббса, Б.Спинозы и Д.Локка) практически еще не изучены, поэтому нам весьма сложно давать сейчас оценку влияния на их умозаключение элитологической мысли Платона. Работы по истории их философии, вышедшие в последнее время, не уделяют должного внимания этой проблеме,[71] что создает известный вакуум в истории элитологической мысли этого периода.