Элиза и Беатриче. История одной дружбы

Одними и теми же движениями, с одной и той же скоростью они надели пальто, обулись и подхватили свои фирменные кожаные сумочки.

– Тогда до свидания, Элиза, всегда милости прошу в наш дом. Беатриче, жди меня у калитки, я пошла за машиной.

Мы вышли, и Беа проводила меня до скутера. Я уже собиралась надеть шлем, но она удержала мои руки:

– Я тебе сегодня кучу секретов рассказала, а ты мне почти ничего. Если мы будем дружить, то так не пойдет. Должно быть абсолютное равенство.

Я тревожно взглянула на нее, не понимая, к чему она клонит.

– Ты не сказала, есть ли у тебя парень.

Шлем выпал у меня из рук и покатился по тротуару.

Я, очевидно, либо покраснела, либо побледнела. Беа прыснула:

– Значит, есть.

– Почему ты спрашиваешь?

– У тебя все на лице написано. Скажи, кто он.

– Нет у меня никакого парня.

В этот момент подъехала ее мать на БМВ, посигналила. Лирическое отступление закончилось, сейчас она торопилась и снова была в раздражении. Беатриче с неохотой отпустила меня.

– Потом все равно скажешь, – сказала она и послушно села на пассажирское сиденье.

Я глядела, как огромный черный автомобиль исчезает в конце улицы. Потом сама включила зажигание. Но вместо того чтобы поехать домой, принялась колесить по квадратной сетке улочек того квартала, который так и не достроили, – безлюдного, с неподвижными кранами, с голыми фундаментами. Выехала я из него с чувством облегчения. Спустилась вдоль бельведера, оставляя за спиной поросшие каменными дубами и можжевельником холмы. На перекрестке напротив рабочего клуба свернула направо и поехала через новый город – мимо квадратного дома, торгового центра, сквера, еще одного квадратного дома, – газуя на этих безымянных, ни о чем не говорящих мне улицах, настолько чуждых, будто я не из Пьемонта, а из Азии, с какого-нибудь островка в Тихом океане, изолированного от остального мира.

Я добралась до порта. Потом еще час ехала вдоль моря, которое зимой было таким же печальным, как и я.

Да, есть один парень.

Вернее, был.

Море разыгралось. Призрачный вечерний свет растворялся вдали за пирсами, где стояли грузовые корабли и паромы, не успевшие отправиться на архипелаг. Похолодало. Я снова была одинока.

Я остановилась у края какого-то причала. Волны бились о заграждение. Ветер хлестал в лицо – мокрый, соленый.

Я принялась яростно вспоминать этого парня.

5 Лето между до и после

Лето между жизнью до и жизнью после я провела в попытках его найти, как одержимая мотаясь вдоль побережья без всякой логики и смысла. Прочесывала какой-нибудь бесплатный пляж: ничего. Уезжала, через километр останавливалась у платного пляжа: снова ничего. Я сидела на скутере под июльским солнцем в длинных джинсах и огромной клетчатой рубашке и сканировала лежаки, полотенца, душевые кабинки. Увязала взглядом в чужих телах.

Кончик соска, волоски, коварный выступ в мужских плавках. Мимо проходили парни, старики, и яркий солнечный свет обрисовывал мускулистые или дряблые бедра; кто-то весь мокрый после купания, кто-то еще только спешит на море. «Ах ты засранка, чего уставилась?»; «Извращенка недоразвитая!» Когда меня засекали, я заводила двигатель и уносилась прочь, не надев шлема.

Я хотела снова его увидеть. Там, среди зонтов, в окружении друзей, подруг. Оценить расстояние, отделявшее меня от него и от мира, в котором мои сверстницы дефилировали вдоль берега в купальниках, якобы случайно врезавшихся в ложбинку между ягодицами, с накрашенными ногтями, с браслетами на лодыжках, зазывно облизывая чупа-чупс или мороженое. Намекая на нечто мне неведомое, недоступное. С чего такому парню, как он, выбрать меня, а не их?

Я думала о том, что невозможно пережить сразу и подростковый возраст, и этот переезд. Но сейчас самое время кое-что объяснить.

* * *

Когда мы вечером приехали в Т., мама и папа разлучили нас. Под предлогом того, что в нашем новом доме всем хватит комнат. Поселили Никколо по правую сторону коридора, а меня – по левую. «Вы уже большие», – улыбнулась мама, прижимаясь к отцу так, словно ей самой четырнадцать, и засунув руку в задний карман его брюк. Спать они ушли вместе. Возвращаясь из ванной, я слышала приглушенные смешки за их дверью. И так и не смогла сомкнуть глаз.

Смотрела в темноту, страшась снова услышать какие-то звуки из их комнаты. Какие звуки? Я не знала, и от этого моя тревога только возрастала. Ухо ловило каждый скрип, я вся подбиралась, точно жертва гона в лесу. Из приоткрытого окна доносился шум волн. Только это и было слышно: глухие вздохи моря.

В четыре или в пять утра я не выдержала и проскользнула к брату.

– Не спишь?

Он помотал головой, сидя посреди кровати спиной к стене на совершенно новых, с фабричными складками, простынях.

– Где мы, Эли? Не верится, что все это на самом деле.

Слабый свет ночника подрагивал от каждого дуновения. Мне вспомнилась колыбельная: «Пламя танцует, коровка в стойле…» Мама всегда пела мне ее в детстве. А теперь…

Нашей прежней мамы больше не было.