Элизабет Финч [litres]

Разумеется, такая альтернативная история не менее фантастична, чем небеса обетованные. Как первой указала бы Элизабет Финч, нам приходится что ни день сталкиваться с изломанными ветвями человеческого древа: возможно ли избавить человечество от безрассудства, алчности и своекорыстия? Добавим сюда еще страх, как существенный фактор, которым определяются наши поступки: страх гореть в адском пламени, страх лишиться милости Господней, страх вековечного проклятия. Притом что насильственно внедренная добродетель вряд ли может считаться истинной добродетелью. Но ведь против мыслителей эпохи Просвещения использовался именно такой довод: ослабь узы и догматы христианского вероучения, перечеркни понятие Страшного суда – и какая же сила тогда остановит мужчин и женщин от превращения в зверей? Впрочем, те мыслители эпохи Просвещения почему-то не превратились в зверей. Ну, то мыслители, а как насчет простого люда? В некоторой степени странно, что Церковь настолько не доверяет своей пастве. Священнослужитель, конечно, ответит, что кому, как не пастырю, лучше знать свою паству. Но Церковь в ту пору проявляла бдительность, граничащую с паранойей, в вопросах сохранения своего могущества и влияния. А это возвращает нас к Юлиану.

Я бы дорого дал, чтобы обсудить все эти вопросы с Элизабет Финч. Она бы сгладила мою грубость и показала, как можно выровнять (или прихотливо искривить) ход моих рассуждений. А вдруг я мыслю как раз так, как она, паче чаяния, могла бы от меня ожидать? Нет, смысл вопроса затерялся в таком количестве неопределенностей. Зато я сам для себя уяснил, насколько мне до сих пор ее не хватает.

И еще она могла бы указать на возможность совсем иного развития событий. С годами у правителей, за редкими исключениями, прибавляется консерватизма и убывает терпимости. Тогда следует допустить, что Юлиан, проживи он еще те три десятка лет, которые мы ему отвели, счел бы свой курс на кроткое преследование галилеян чересчур неспешным. Ведь его изощренные соперники находили все новые способы достичь множественного мученичества. Естественно было ожидать от них новых поджогов языческих святынь, а то и покушений на жизнь самого императора. Что могло помешать ему обречь христиан на «сильные и длительные мучения», раздавить под грузом камней – и до крайности ослабить их религию? Мученичества захотели? Пусть получат и еще приходят. Уж тогда численность галилеян на планете резко упадет: жестокость, надо думать, не менее – а то и более – эффективна, нежели кротость. А потом на протяжении веков у оставшихся приверженцев этой сильно потесненной конфессии от одного упоминании имени Юлиана будут мурашки бежать по коже и крепнуть желание предать его анафеме.

Но в реальности вышло так, что история Юлиана была написана не кем иным, как христианами. Феодорит Кирский (393–457) указал на два существенных императорских промаха. Юлиан, который считался блистательным полководцем, на деле проявил себя никудышным стратегом и допустил две элементарные ошибки.

Во-первых, он сжег свой флот, чем, согласно Феодориту, подорвал боевой дух легионов, да еще вынудил их по сорокаградусной жаре влачиться через раскаленную пустыню. При этом император не успел своевременно запасти достаточного количества провианта и не сумел толком поживиться съестным на пути следования армии.

Во-вторых, еще более обстоятельно Феодорит высказался о сущности языческих идолов. Не важно, где они были созданы – в германской ли роще, в греческом ли храме, но факт остается фактом: не очень-то они выполняют свою божественную функцию. Вопрос даже не в том, существуют они в действительности или нет; просто многочисленные языческие боги не обладают такой силой, как единый (в трех ипостасях) христианский Бог, да еще в окружении целого сонма святых и мучеников. Боги языческие отличаются переменчивостью и вероломством. «Не сдержал обещания, – пишет Феодорит, – и не помог ему могущественный в брани Арей, ложным оказалось пророчество Локсия, и молниеносец не поразил перунами убийцы. Вот хвастовство угроз простерто на земле! Кто нанес Юлиану этот праведный удар, и доселе еще никому не известно». Довод выдвигался как в религиозной, так и в политической плоскости по принципу: «У нас не только вера более правильная, но и Бог наш сильней и надежней. С нами вы как за каменной стеной. Голосуйте за галилеян!»

Вопрос: Что происходит (в людских умах), когда прекращается культ некоего божества? Оно перестает существовать? Или по-прежнему летает вокруг Земли, словно космический мусор, и с надеждой подает короткие сигналы на мертвой длине волны?

Сравним и сопоставим следующие системы верований:

(А) Над нами довлеет воля Божия, все мы в Его власти. Молиться Богу нужно добросовестно и часто. Бог посылает нам знаки и предостережения, кои надлежит понимать и толковать. Земная жизнь – лишь подготовка к иной жизни, в которой дух отделен от плоти. Бывает, что человек находит способ приблизить это разделение.