Елизавета Алексеевна: Тихая императрица

— Я так боюсь, — прошептала она, незаметно прильнув к Елизавете, чтобы скрыть слёзы.

Весь день они стояли у неё в глазах и наконец пролились от одного лишь не дежурного, не холодного слова, а искренней ноты сочувствия.

— Всё проходит, — философски сказала Елизавета, — не бойся, всё у тебя будет хорошо...

Им хотелось обняться, постоять минуту в тёплом, дружеском объятии, поплакать на плече друг друга, но на них все смотрели, и им надо было изображать весёлых и счастливых людей.

В конце бала Александр снова подошёл к жене.

— Ты забыла, нам с тобой ещё предстоит встретить молодых у их нового жилища...

Она покорно кивнула головой, и вот уже нутро кареты окружило их тишиной и прохладой.

У Мраморного дворца, где было определено жительство Константину и его жене, карета остановилась.

Свита окружила Александра и Елизавету, им дали в руки холстинные мешочки с зерном, и оба они приготовились выполнить последний обряд в этот день — осыпать зерном новобрачных.

Вместо всех этих показных церемоний Елизавете хотелось прижать Анну к сердцу, шепнуть ей несколько успокаивающих слов.

Она прекрасно понимала, как трудно той сейчас, — всё это она уже пережила два года назад, она тоже была одна-одинёшенька среди всей этой расфранчённой толпы, у неё не было рядом плеча, где она могла бы выплакаться перед неизвестностью, уготовленной ей...

Карета с молодыми не замедлила подкатить ко дворцу.

Войска, выстроившиеся вокруг Мраморного дворца, закричали своё многоголосое «ура». Затрещали выстрелы карабинов и ружей, снова заухали пушки на Неве, и колокольный звон покрыл весь этот разноголосый шум...

Бледная и напряжённая вышла Анна из кареты. Константин, разодетый в нарядный белый камзол, расшитый серебром и кружевами, придержал её руку. Вдвоём они подошли к другой молодой паре — брату и сестре.

Но вперёд вышел отец новобрачного — Павел, маленький, курносый, дурной лицом, в простом тёмно-зелёном мундире и грубых армейских ботфортах, высоко над головой поднял икону Богородицы и благословил молодых.

Мария Фёдоровна, на полголовы выше его, держала свою полную руку на окладе иконы.

И снова встали на колени молодые, испрашивая благословения у родителей и благодаря их за всё.

Поднялись, поцеловались с отцом и матерью, с братом и сестрой и были осыпаны зерном — таков уж обычай.

Обнимая Анну, целуя её, Елизавета всё-таки успела шепнуть ей несколько слов...

— Я приду к тебе завтра, — прошептала она, — будь спокойна и весела, не орошай подушки слезами...

Она улыбнулась Анне и отвернулась. Слёзы сами закапали из её глаз.

Зачем, почему она плакала? Может быть, потому, что знала, как тяжек этот династический брак, когда нет чувства, ради которого только и можно выходить замуж, когда твоё главное дело — продолжить царский род, а сама ты никого не интересуешь.

Почему она плакала на свадьбе Анны, хотя это весёлое событие?

Как будто предчувствовала, что радоваться этому браку не стоит...

Глава седьмая

Тяжёлая для всего двора Екатерины масленичная неделя подходила к концу. Пиры, увеселения разного рода, спектакли — всё требовало вовремя одеваться в тяжёлые парадные робы, в большие меховые шубы для катания на катальных горках.

Разноцветье нарядов, сверкание бриллиантов, драгоценности и причёски в пудре, требующие многочасовой подготовки, — всё это донельзя утомило Елизавету.

Она любила танцевать, знала все европейские классические танцы, была легка и подвижна, но однообразие уже заставляло её скучать на парадных вечерах.

Утром, как всегда, она пришла к Екатерине, застала её за чесанием волос, поцеловала морщинистую старческую руку и получила ответный поцелуй в лоб.

— Устала небось от пиров да балов? — ласково спросила её Екатерина, глядя на тени, залёгшие под голубыми глазами великой княгини.

— Нет, матушка-государыня, — весело ответила Елизавета, — только вот я одного не понимаю. Танцуем менуэты, да польки, да итальянские танцы, а наших, русских, что-то не видно...

Екатерина внимательно поглядела на великую княгиню.

— Аль соскучилась по русскому? — ласково, но и с тонкой иронией спросила она.

Елизавета смешалась:

— Да нет, откуда скучать по русскому, если я его совсем не знаю...

— А ты и верно сказала, что-то при русском дворе не видно ни песен, ни танцев русских. А какие, бывало, при матушке Елизавете хороводы девки водили, да и летом в Царском видела ты...

— И наряды какие — видела, — воодушевилась Елизавета. — Такие яркие платья да кокошники жемчужные...

— И не платья, а сарафаны русские.

Екатерина не мешала своему куафёру делать своё дело — зачёсывать и укладывать её длинные густые волосы — они всё ещё отливали золотым блеском на пышной каштановой пене.

— Жалко, не знаешь ты русских плясок, — задумчиво пригляделась Екатерина к невестке, — не то какая из тебя вышла бы русская девка, красавица...

Елизавета зарделась: ей всегда были приятны похвалы старой императрицы.