Елизавета I

Со своей стороны, оба Сесила и их приспешники всячески разжигали боевой дух Эссекса, подталкивая его к участию в опасных военных авантюрах (в чем он, впрочем, совершенно не нуждался), — может, убыот или, что тоже их устраивало, вернется он в Лондон, потерпев какой-нибудь финансовый или политический крах. И даже если вернется с победой, можно попробовать каким-нибудь образом настроить против него королеву. (Противники чувствовали, что со временем Эссекс перейдет черту и сам подпишет себе приговор.)

Это могло случиться скорее всего потому, что Эссекс был абсолютно слеп к исключительным личным дарованиям королевы. Отношения их складывались на старый, освященный временем манер: высокородная дама и кавалер-обожатель. «Самая прекрасная, дорогая, великолепная Госпожа! — так обращался к Елизавете в своих письмах Эссекс. — Пока Ваше Величество дарит меня правом говорить о своей любви, любовь эта остается главным моим, ни с чем не сравнимым богатством. Лишившись этого права, я сочту, что жизнь моя окончена, но любовь пребудет вовеки». Однако о женском уме Эссекс был невысокого мнения и не видел оснований делать в этом смысле исключение для королевы. Английский двор, делился он с де Мессом, «страдает от двух недугов — нерешительности и непостоянства, и этим он обязан по преимуществу полу своей правительницы».

Такого рода непохвальные чувства разделялись в последние годы правления Елизаветы многими из ее придворных. «О, эта глупая женщина! Да не вознесется она надо мною, да не будет мною править! — воскликнул как-то один не самый умный офицер-женоненавистник. — Клянусь муками Христовыми, служить ей — то же самое, что служить грязной кухарке; да кто бы из государей христианского мира позволил себе так обращаться со мною!» Богохульника, осыпавшего Елизавету и другими оскорблениями, среди них и таким: королева «описалась от страха» при приближении «Армады», — судили, но ведь всякого, кто ждет не дождется дня, когда Англией снова будет править мужчина, под суд не отдашь. В какой бы восторг ни впадали простолюдины при одном лишь виде королевы, аристократия и политическая элита были более чем готовы увидеть на английском троне Якова VI, ныне короля Шотландии. Правление Елизаветы, отмечал французский посланник, «нимало не нравится знати, и если судьба распорядится так, что она умрет, можно не сомневаться, что англичане больше никогда не отдадут власть женщине».

На протяжении следующих нескольких педель де Месс не раз встречался с Елизаветой и с каждой новой аудиенцией узнавал ее все лучше. Ее эксцентричные манеры и вызывающая одежда по- прежнему смущали его. Ни на минуту не присаживаясь, она и говорила без умолку, нередко отвлекаясь на забавные случаи и воспоминания, так что посланнику приходилось возвращать ее к предмету разговора. Она повторялась, она наслаждалась смутными историями прошлого, однако же де Мессу хватало проницательности не принимать эти льстящие ее самолюбию воспоминания за старческое слабоумие.

Он лишь слегка, да и то про себя, подсмеивался над ними. Елизавета постоянно называла себя глупой старухой, на что, как и предполагалось, де Месс отвечал комплиментами ее уму, государственной мудрости, высоким достоинствам и всяческим совершенствам.

Елизавета явно уделяла повышенное внимание своей внешности. «Когда кто-нибудь говорит о ее красоте, — отмечает де Месс, — она принимается уверять, что никогда красотою не отличалась, хоть тридцать лет назад об этом все только и говорили. Впрочем, она и сама при первом же удобном случае возвращается к этому предмету». Как-то раз именно забота о своей внешности заставила Елизавету отменить встречу с посланником. Она уже приготовилась было, даже послала за французом и его сопровождающими экипаж, но в последний момент передумала. При взгляде в зеркало выяснилось, что выглядит она сегодня слишком плохо для того, чтобы показаться кому-нибудь на глаза.

Но в лучшей своей форме Елизавета и впрямь бывала неотразима, что бы на ней ни было надето — черное ли, любимое ли серебристое платье. По описаниям свидетеля, на одном приеме на ней было «огромное количество драгоценностей, не только в волосах, но и на руках, и на плечах, на шее — сплошь жемчуга и изумруды. А два браслета явно стоили целое состояние».

И все же, как ни ослепительна была внешность Елизаветы, ее едва ли не затмевали исключительно гибкий ум и сила духа. Вера в собственный талант правительницы была у нее абсолютной. «Рожденная править», она обнаруживала в государственных делах такую проницательность, что с нею не мог сравниться никто из ее советников («Они просто слишком молоды», — снисходительно замечала Елизавета). При всей открытости и даже игривости она произвела на де Месса впечатление «великой королевы, которой ведомо все». Когда он представил ей секретаря своей миссии, тот опустился на колени, и королева обласкала молодого человека, заметив, что ей приходилось читать его письма. «Она слегка ухватила его за волосы, — вспоминает де Месс, — заставила подняться с колен и сделала вид, что собирается дернуть за ухо».