Елизавета I

Здоровье же зависело от судьбы, и с течением времени становилось все яснее, что судьба к Эдуарду немилосердна. Вот уже несколько лет придворные говорили между собой, что долго тот не протянет, а астрологи предсказывали близкий конец. Осенью 1552 года короля осмотрели врач и астролог-медик Джироламо Кардано, который отметил резкий контраст между поразительной красотой мальчика, его интеллектуальными способностями и врожденной физической немощью. Кардано был согласен с оценкой одного заезжего французского аристократа: король — это «ангел во плоти», лицо его и фигура отличаются подлинным совершенством. Но его жизненные силы, отмечал итальянец, едва теплятся, и во всем облике «можно увидеть признаки ранней кончины».

Заключительная стадия болезни началась приступами кашля, которые буквально сотрясали хрупкое тело мальчика и, казалось, забирали у него последние силы. Вскоре началось кровохарканье, руки, ноги, и без того слабые, становились совсем прозрачными, Эдуард уже едва поднимался с кровати. Исход был ясен, врачи подтверждали это, хотя горожанам, распускающим слухи о близкой или уже произошедшей смерти короля, отрезали в назидание другим уши. К середине мая исчезли последние сомнения, остался только один вопрос: когда? У Эдуарда развилась язвенная болезнь, и его распухший живот — он уже ничего не мог есть и держался только на каких-то вонючих смесях, прописанных аптекарями, — являл собою устрашающий контраст с иссохшим тельцем. Кашлял он беспрерывно.

Насчет наследника высказывались самые разнообразные предположения. Представлялось маловероятным, что по смерти Эдуарда на трон взойдет католичка Мария, хотя, согласно Акту о наследовании, принятому в 1544 году, и завещанию Генриха VIII, именно она была ближайшей претенденткой. Мария — женщина, притом женщина одинокая, но даже не в этом дело; ее воцарение будет означать конец церковной реформы, которая с принятием в прошлом году второго Акта единоверия и появлением нового Молитвенника приобрела, казалось, необратимый характер. Церковный ритуал, как он описывался в нем, не имел ничего общего с мессой, по существу представляя собою скорее обряд поминовения, нежели восславления чудесных деяний Христа, принявшего на себя грехи человечества. Мария наверняка восстановит традиционную католическую литургию, отменит все новшества, появившиеся за последние двадцать лет, и столь крутые перемены заденут такое количество людей — и более всего новых владельцев бывших монастырских земель, — что допустить это невозможно.

Но если не Мария, то, стало быть, Елизавета. По слухам, она должна скоро оказаться в Лондоне, где с ней вступит в брак, разведясь с нынешней женой, старший сын Дадли Джон. Предположение, конечно, совершенно невероятное, хотя Роберт, младший сын Дадли, мог, наверное, прийтись Елизавете по вкусу. Товарищ ее детских игр, он и в отрочестве поддерживал с ней отношения: Эшем был учителем обоих. В 1551 году Роберт женился на Эми Робсарт из рода Норфолков, но брак оказался бездетным. Если уж кому-нибудь из Дадли и суждено вступить в семью Тюдоров, то это может быть только Роберт.

Однако же, судя по всему, в последние месяцы жизни Эдуарда Дадли-старший был не слишком расположен к Елизавете. Он всячески утаивал от нее истинное, все ухудшающееся положение короля, а когда она вознамерилась приехать к брату, перехватил ее на пути в Лондон и отправил назад.

Естественно, Совет в предвидении скорой развязки принимал свои меры. Дадли с единомышленниками спешно собирали деньги, используя, в частности, для пополнения казны распродажу церковной утвари. Одновременно приводились в состояние боевой готовности главные оплоты вроде Виндзора. К «лордам-военачальникам» срочно отправлялись курьеры с соответствующими предписаниями.

Примерно в это время — то была середина мая — Эдуард собственноручно переписал проект документа, исключающего из числа наследников Марию и Елизавету и передающего право престолонаследия Джейн Грей. Чья это была инициатива, не вполне ясно, но так или иначе новое волеизъявление соответствовало и желанию самого Эдуарда защитить в стране протестантизм, и стремлению Дадли сохранить власть во время нового царствования. Интересы совпали, но из этого замысла, как показало ближайшее будущее, ничего не вышло. Скорее всего ни король, ни герцог — после ареста Эдуарда Сеймура Дадли был пожалован титулом герцога Нортумберленда — просто не способны были до конца продумать весь исторический смысл династической революции, которую они, по существу, замышляли. Эдуард был прикован болезнью к кровати, а Дадли, чье здоровье тоже оставляло желать лучшего, погрузился в глубокую меланхолию. «Силы оставляют меня», — признавался он одному из друзей; ныне, при умирающем короле, он нередко отправлялся в кровать «с болями в сердце и совершенно разбитый».