Елизавета I

— Они не добьются большего, чем я, — ответил он. — Так же как со мной, она будет играть с ними, как кошка с мышкой: то любить и улыбаться, то вдруг оскаливаться. Теперь уже она не достанется никому. Когда я первым попытал с ней счастья, у меня был шанс, хотя, как я сейчас понимаю, и небольшой, но я его упустил. Королева меняется, Летиция; она меняется прямо на глазах. Ты всё время говоришь, что я всё ещё люблю её, и я готов сделать комплимент твоему уму, признав, что это так. Но какова эта любовь, мне понять не дано. Как может человек любить молнию или езду галопом по неровной дороге? Что он ощущает, когда целует ласкающую его руку и вспоминает, как эта же рука ударила его по лицу... Я не поэт, а то, пожалуй, я смог бы это описать. Оставляю эту задачу Хэттону, он у нас при дворе нынче главный стихоплёт. Вот что я тебе хочу сказать: теперь в королеве осталось меньше женственности, чем когда бы то ни было, и вместе с тем мужское внимание требуется ей больше, нежели любой из женщин. Она трудится и правит... Боже, видя её в совете, я замираю от восхищения, ни один король не мог бы быть столь волевым политиком! Она упивается своей властью, как вином, и подобно вину, власть ударяет ей в голову. Она живёт и дышит одной властью. И при этом её единственное развлечение — притворяться и перед собой, и перед другими, будто она желает лишь одного: чтобы её считали обыкновенной женщиной. Но стоит только пойти ей наперекор, и маска спадает. Мне доводилось видеть то, что находится за этой маской, и в мире нет ни одного мужчины, который попробовал бы совладать с этим и остался в живых. Поэтому она останется незамужней до конца. Рядом с ней всегда будут лишь мужчины вроде Хэттона и остальных, которые льстят ей в надежде на вознаграждение, и один мужчина вроде меня, который остаётся рядом, потому что не смеет её покинуть. Хотя всё равно он не смог бы ускользнуть от неё, даже если бы и попытался.

   — Полагаю, — сумела наконец вставить слово Летиция, — что я удивительная женщина, если выслушала подобное от собственного мужа и не зарезала его от ревности.

   — Ты и в самом деле удивительная женщина, любимая, и ты никогда не зарежешь меня из-за королевы. — Он снова улыбался, и она прильнула к его груди.

   — Мне не нужна та часть тебя, которая принадлежит ей, — прошептала она. — Я люблю то, что есть у меня, и нам лучше постараться воспользоваться этим как можно лучше, пока она не приказала тебе явиться ко двору. Когда в Лондон прибывает посланник французского принца?

   — Через неделю; его зовут Симьер — он гофмейстер Алансона. Он пробудет у нас около месяца и уедет ни с чем. Вы не голодны, леди Лестер? Мне позвонить, чтобы нам принесли поесть, или сегодня мы пообедаем попозже?

   — Я буду обедать попозже всю эту неделю, — ответила Летиция. — И вы тоже, милорд.

Вильям Сесил оставил должность секретаря королевы. Получив титул лорда Бэрли, он стал её первым министром и с обычной дальновидностью предложил на пост, который освобождал и который был вторым по значению в государстве после его собственного, своего кандидата. Секретарь находился рядом с королевой круглые сутки; он вёл её переписку и был в состоянии влиять на политику правительства, если Елизавета доверяла его советам. Неудачно подобранный на такую важную должность человек мог загубить всю работу Бэрли. При удачном же подборе секретарь королевы успешно дополнял бы первого министра, и Бэрли не мог найти человека с более близкими ему взглядами, чем у бывшего посла во Франции сэра Фрэнсиса Уолсингема. В данный момент они ждали вместе в приёмной королевы.

   — Я сказал её величеству, что она может положиться на ваше благоразумие и трезвость суждений, — повторил ещё раз Бэрли. — Я так лестно вас охарактеризовал, что вы наверняка получите эту должность, если только сами всё не испортите.

Уолсингем был высок и худ, с пронзительными глазами странного зеленоватого цвета и тонкими губами, которые никогда не улыбались. Его лицо было лицом сурового и бескомпромиссного фанатика, вечно сражающегося с тем, что он называл силами зла. В их число входили все приверженцы римской католической церкви, находившиеся под её влиянием по всему миру.

   — Если вы расскажете мне, каковы опасные места на этой службе, я буду их избегать, — сказал он. — Я переписывался с её величеством, но слышал, что она капризна; это обычная для женщин слабость, и я не могу сказать, что неспособен с нею справиться, милорд.