Елизавета I

   — Иногда мне кажется, что моя непреклонность лежит в её могиле в Питерборо. — Елизавета оперлась на него и вздохнула. — Борясь за корону, я не гнушалась интриг, но сейчас мне кажется, что я убила часть себя. Я унижена этой казнью, и лишь ты из них всех понимаешь меня настолько, что знаешь почему.

   — Я тебя понимаю и люблю, — негромко ответил он. — Даже слишком, чтобы позволить тебе зачахнуть из-за того, чего нельзя было избежать. Она должна была умереть, а ты должна жить. Именно сейчас больше чем когда-либо, или окажется, что всё это было напрасно. Не думай об этом больше и не говори. Клянусь тебе, что это последний раз, когда я беседую с тобой на эту тему.

Она искоса взглянула на него.

   — Слишком выспренние слова, Роберт. За последние месяцы я достаточно действовала по чужой указке.

   — Я ничего тебе не указываю, — сказал он. — Но я хочу, чтобы ты улыбнулась и показала силу своего духа. В прошлом ты не раз мне напоминала, что ты королева, сейчас не время показывать, что ты всего лишь женщина.

   — Этого мне нельзя было делать никогда, — устало проговорила Елизавета. — Я не могла этого показывать всю свою жизнь.

   — Ты не можешь перемениться, — сказал он ей.

Внезапно она улыбнулась ему и дотронулась рукой до его лица.

   — Каким ты стал умницей, Роберт; что бы я без тебя делала? Ты единственный, кто видит меня насквозь, кто видит седину под париком, морщины под краской... А как поживает леди Лестер? В последнее время ты, по-моему, видишься с ней не часто.

   — Она здорова, — ответил он после минутного колебания. Елизавета всегда заговаривала о его жене перед ссорой.

   — Я простила тебе это, — сказала она. — Если ей не терпится тебя увидеть, пусть подождёт ещё немного. Мне ты принадлежишь в первую очередь.

   — Так было всегда и будет впредь.

Елизавета вгляделась в огонь; только что беспомощно привалившаяся к его плечу, она вдруг выпрямилась, и с её лица исчезло выражение апатии.

   — Скоро ты мне понадобишься ещё больше, Роберт, — внезапно сказала она. — Мне очень скоро понадобятся все мужчины в Англии, которые верны мне и способны держать в руках оружие. Сейчас я говорю это в последний раз: Мария Стюарт мертва. Однако дело с нею обстоит как с тем драконом из притчи, у которого на месте срубленной головы вырастает новая. Я поступила так, как желал ты, Бэрли и все вы — если хочешь, как нужно было поступить. Теперь настало время отвечать за последствия этого поступка, а они таковы: Филипп Испанский снаряжает против нас свою Армаду. Наши шпионы доносят, что она будет готова через полгода!

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

За много сотен миль от Англии во дворце Эскуриал недалеко от Мадрида сидел Филипп II, король Испанский. Многие годы весь его досуг занимало строительство этого высокого угрюмого здания, в котором он даже предусмотрел для себя великолепную гробницу. Здание было тёмным и величественным, а из его окон открывался вид на столицу Испании, на пёстрые поля и апельсиновые рощи, сжигаемые беспощадным солнцем. Однако Филипп редко любовался этой панорамой. Солнце и яркие краски были ему не по вкусу; он украсил свои покой мрачными гобеленами и обставил тёмной мебелью и вот уже более сорока лет одевался в чёрный бархат.

В молодости он был красив, но производил впечатление сдержанного и холодного человека. Его редкие теперь волосы некогда были льняного цвета, а выпуклые глаза светло-голубые. То были тяжёлые глаза, холодный взгляд которых подчёркивала некрасиво выдающаяся вперёд нижняя губа. Сейчас Филиппу был шестьдесят один год, но его наружность и манера говорить были под стать древнему старцу. Его тело совсем высохло, так как образ жизни он вёл почти монашеский. Он очень мало пил и ел, много молился и присутствовал на всех богослужениях изо дня в день, почти не спал и работал так, что изматывал всех вокруг себя.

Было трудно поверить, что он испытал когда-либо в жизни сильное чувство или совершил хоть один поступок под влиянием страсти. Казалось, у него нет души: он ни разу в жизни не повысил голоса, его приказания всегда звучали как просьбы. Но тем не менее он похоронил трёх жён, а когда ему изменила любовница, он замуровал её в камере без окон, лишив солнца и свежего воздуха, пока она не умерла. Эта любовница и была ключом к разгадке тайны личности Филиппа. Жён ему выбирали другие; это были немолодая и некрасивая королева Мария Английская, которую он оставил, и она умерла в одиночестве, а также две французские принцессы, которых он особо не жаловал; однако Анну Эболи он выбрал сам для собственного удовольствия. Она была красива и отличалась пламенным темпераментом; в отрочестве она лишилась глаза, фехтуя со своим пажом. Она не отличалась крепостью нравственных устоев, религиозностью или смирением, но удовлетворяла неумеренную похоть и властолюбие, которые сжигали Филиппа, тлея под личиной вежливости и сдержанности, подобно глубоко скрытому пламени вулкана.