Сжав в кулаки распухшие от подагры пальцы, король на минуту взглянул куда-то вверх; из-за катаракты на одном глазу ему было трудно читать длительное время. Иногда он спрашивал себя, как изменил возраст Елизавету. Подобно многим старикам, он был склонен представлять её такой, какой она была во время их последней встречи — очень стройной, прямой и довольно миловидной, хотя она была чересчур худа, а черты лица — слишком резки. Филиппу были по вкусу маленькие, пухленькие женщины с блестящими чёрными глазами и гладкими, пышными волосами. Он не мог себе представить Елизавету старой; в глубине души он и самого себя считал по-прежнему молодым.
Он позвонил в маленький серебряный колокольчик, и из ниши появился секретарь; возле короля всегда кто-нибудь дежурил круглые сутки. Иногда ночью он вставал с постели, чтобы продиктовать письмо. У него не было министров, способных самостоятельно принимать даже самое незначительное решение. Он любил власть, дорожил ею и не желал ею делиться с кем бы то ни было.
— Запишите приказ капитанам Армады, — сказал Филипп. Секретарь сел за стоявший в кабинете маленький столик и застыл в ожидании.
— Сообщите им, — отчётливо зазвучал его голос, — что король изучил карты приливов и одобряет предложенный маршрут. Он поручает успех их предприятия Всевышнему и приказывает им отплыть в Англию девятнадцатого мая. Когда вы закончите это письмо, я его подпишу. Немедленно отошлите его герцогу Медину-Сидонии.
Филипп внимательно прочёл письмо, а затем поставил в конце свою подпись — два слова: «Я, король». Затем он вышел из кабинета и медленно спустился в свою личную часовню. Здесь он преклонил колени в полутёмной молельне и стал молиться, дабы Бог благословил его начинание и даровал ему победу. Но он ни о чём не просил, ибо Филипп давно уже отождествлял свою волю с Божественным промыслом. Он был королём, и Бог никогда ещё его не подводил.