Елизавета I Английская

Елизавета I была франтихой и одевалась, чтобы поразить намертво. Она появлялась перед своими придворными в элегантных нарядах из черного атласа или пурпурного бархата, с шелком и парчой в прорезях, с инкрустациями из золота и жемчуга; она надевала богато украшенные драгоценными камнями кулоны, кольца и браслеты; она носила вышитые перчатки и веера с украшениями. Опись ее гардероба в 1600 г. перечисляет, помимо официальных парадных нарядов для коронации, парламента, вручения ордена Подвязки и траура, 99 парадных платьев, 102 французских платья, 67 платьев на обручах, 100 свободных платьев, 126 верхних юбок, 96 плащей и 26 вееров — включая «один веер из белых перьев, с ручкой из золота, вокруг которой вьются две змеи, отделанной с конца шариком из бриллиантов и с короной на каждой стороне, с парой крыльев, украшенных бриллиантами» (хотя шести бриллиантов не хватало!). Королева одевалась так, чтобы произвести впечатление, и она ожидала, что ею будут восхищаться — даже иностранцы. В 1564 г. она втянула шотландского посла в каверзную дипломатическую беседу, допрашивая его по поводу сравнения собственной красоты с красотой Марии Стюарт. Она все больше и больше теряла терпение, поскольку Мел-вилл искусно защищал красоту своей королевы и при этом не говорил ничего не в пользу Елизаветы, пока, наконец, она решила, что поймала его — когда он признал, что Мария выше, Елизавета с торжеством ответила: «Тогда она слишком высока! Я сама не слишком высокая и не слишком маленькая!»¹ Ее поведение не изменилось и в 1597 г., когда ей было 64 года: новый французский посол был в замешательстве, когда королева приняла его в халате и без конца его распахивала, пока он не догадался, что от него ожидали восхищенных взглядов сверху донизу.

И перед своими придворными, и перед иностранными сановниками Елизавета выставляла себя напоказ и как королева, и как женщина. Она играла обе роли и старалась изо всех сил. Эдмунд Спенсер в «Королеве фей» понял эту двойственность и изобразил ее как Глориану, «самую царственную королеву и повелительницу», и как Бельбефу, «добродетельнейшую и прекраснейшую даму». Ритуал и торжественные события при дворе строились вокруг культа Елизаветы в двух ролях: она была и выше двора, в качестве монарха претендуя на вассальную преданность своих рыцарей, и при дворе, как девственница высокого положения, за чью честь рыцари сражались в поединках. Двор служил прекрасным дворцом для демонстрации величия, но, кроме того, и более интимным местом для романтического лицедейства и политического обольщения. Ибо Елизавета пыталась держать под контролем своих магнатов, затягивая их в паутину личных, даже эмоциональных отношений с ней, в которых она по очереди была королевой и кокеткой. Она рассчитывала, что ее политические деятели будут придворными, и в результате политизировала двор и сделала политику придворной. Как заметил сэр Джон Дэвис:

Все погребенья, свадьбы и зрелища иные,
Послов переговоры, сражения шальные,

Науки и искусства, и все интриги света —
Похоже, только танцы, причуды пируэта

².

(Перевод Л. Григорьяна)

Ритуалы придворной жизни и те интимные взаимоотношения, которые там складывались, использовались как приемы в политических интригах. Когда Елизавета играла на клавесине для своих советников, она так же твердо проводила политику, как когда председательствовала на заседании Совета.

Сэр Кристофер Хаттон, придворный, танцор и лорд-канцлер, говорил: «Королева охотилась за сердцами мужчин, и приманка у нее была такая сладостная, что никто не мог вырваться из ее сетей»³. Ее охотничьими угодьями был двор, и там она искала политической преданности своих могущественных подданных. Вероятно, две трети титулованной знати были, но крайней мере частично, придворными в начале правления Елизаветы, и позже соотношение хотя и снизилось, но не намного. Кроме того, пятьдесят или шестьдесят представителей ведущего дворянства, в основном из Южной Англии, постоянно находились при дворе, а многие другие наезжали время от времени. Приблизительно один из пяти политических тяжеловесов Англии находился, таким образом, под постоянным влиянием королевы, они испытывали на себе вспышки ее раздражения и искушения ею — но они также находились в подходящем месте, чтобы самим оказывать влияние. Елизавета умышленно политизировала свой двор, превращая придворных в политиков (таких как Дадли, Хаттон и Эссекс), а политиков в придворных (таких как Вильям Сесил, Фрэнсис Ноуллз и Джемс Крофт). Таким образом политика превращалась в полномасштабное занятие, и на нее влияли личные взаимоотношения: придворные, которые завоевывали расположение королевы, могли оказывать политическое влияние, не занимая политической должности.