Елизавета I Английская

Это был классический пример лавирования Елизаветы. Ее вынудили согласиться на созыв парламента, но она не обязана была соглашаться с его законодательными актами. Ее советники под руководством Берли организовали нажим относительно казни Марии. Чтобы разрядить эту кампанию и чтобы избежать открытой стычки между Советом и парламентом с одной стороны и самой собой, почти в полном одиночестве, она, казалось, согласилась на исключение из престолонаследия. Но в конце концов (потому что дискредитированная Мария была ей выгоднее с правом наследования, а не без него) она (только не называя этого поступка своим именем) наложила вето на законопроект и назначила перерыв в работе парламента.

Несмотря на поражение, члены Тайного совета продолжали оказывать на королеву давление со стороны парламента, особенно во время сессии 1586–1587 гг. Сессия 1586 г. была повторением сессии 1572 г. в более мягкой форме. Советники хотели, чтобы сессия помогла Елизавете примириться с казнью Марии. Определенно была борьба относительно того, нужно ли созывать парламент. В сентябре 1586 г. Берли докладывал: «Мы заодно с парламентом, что Ее Величеству не нравится, но мы настаиваем, чтобы эту тяжесть легче было вынести, а за границей это будет лучше воспринято»: очевидно, они надеялись, что Елизавета скорее согласилась бы на казнь, если бы могла свалить вину на парламент. Когда сессия открылась, Хаттон, Майлдмей, Крофт и Ноуллз повели Палату Общин, а лорд-канцлер Бромли и Берли — Палату Лордов в атаку на Марию, и королеве представили совместную петицию о ее казни. 24 ноября 1586 г. Елизавета сообщила свой ответ делегации от обеих палат, как она сама сформулировала: «Мой ответ — нет ответа»¹⁶. Королева не принимала решения, и парламентских просьб было недостаточно. Поэтому Вальсангам, по всей вероятности, инсценировал Стаффордский заговор, чтобы Елизавета испугалась и начала действовать. На этот раз Совет добился своего, и Мария взошла на плаху в Фотерингее 8 февраля 1587 г. — хотя Елизавете понадобился козел отпущения, и карьера секретаря Дейвисона на этом закончилась.

Через неделю после казни парламент возобновил работу, и эта вторая сессия тоже использовалась, чтобы оказать давление на королеву — на этот раз чтобы вынудить ее принять Нидерланды под свою власть в интересах более эффективной совместной борьбы с Испанией. Еще раз члены Тайного совета в Палате Общин взяли на себя руководство: Хаттон, Майлдмей и Ноуллз бросали прозрачные намеки в том плане, что надо попросить королеву принять Нидерланды, а «люди дела» и придворные, такие как Томас Сесил, сын Берли, поддерживали эту идею. Комиссия под влиянием советников и спикера Пакеринга решила подкупить королеву, воспользовавшись ее финансовыми затруднениями. Елизавете предложили ежегодную дотацию до конца войны, если она примет власть. Совет и Палата Общин хотели связать королеву обязательством бороться за освобождение Нидерландов от Испании, но Елизавета все еще надеялась вынудить Филиппа II договориться со своими голландскими подданными. Она отказалась от дотации: Елизавета пожертвовала Марией, но жертвовать внешней политикой она не соглашалась.

По мнению сэра Джона Нила, Елизавета постоянно сражалась с парламентом, который слишком много о себе думал, так как в нем верховодили воинственные пуритане. Как показал сэр Джеффри Элтон¹⁷, это неправда. Большую часть своего времени на большей части заседаний парламент делал свое дело, голосуя за субсидии, которые просила королева, обсуждая и принимая законопроекты государственного значения, рассматривая частные законопроекты, необходимые, чтобы развязать узлы земельного права и столкновения конкретных интересов. Чаще всего не требовалось ничего, кроме самого мягкого нажима, чтобы добиться завершения нужного дела. Но иногда случались неприятности, и с точки зрения Елизаветы они были гораздо серьезнее, чем думал Нил. Ибо разногласия обычно случались не между правительством Елизаветы и ее парламентом, а между самой Елизаветой и ее правительством и парламентом в союзе. Такие трудности возникали, когда обычные Елизаветины приемы политического управления оказывались неадекватными — когда ей не удавалось расколоть оппозицию в Совете, запугивая и разделяя, и когда она не могла обезвредить оппозицию подкупом, политическим соблазном и эмоциональным шантажом у себя при дворе. Когда ее попытки заткнуть рот своим министрам в Совете и при дворе проваливались, необходимо было нанести им поражение в парламенте: в качестве оружия она использовала свою собственную личность и собственное понимание своих конституционных прав.