«С какой надеждой бедные и нуждающиеся могут ждать ее щедрой помощи, она, как и на протяжении всей процессии, так и выслушивая бедных детей в Христовой больнице с глазами, обращенными к небесам, без обиняков объявила, что богатые не должны забывать о нуждах бедняков, а о бедности можно думать должным образом только в том случае, когда о ней не забывают, как учил нас Господь из своих собственных уст».
В ходе процессии она останавливала карету всякий раз, когда бедняк пытался подарить ей цветы или какую-нибудь мелочь, и она выслушивала просьбы бедных по мере продвижения. Когда секретарь Лондонского суда подарил ей кошелек с 1000 золотых марок, она пообещала, что будет заботиться о своем народе:
«И пока вы просите меня, чтобы я оставалась вашей доброй госпожой и королевой, вы можете быть уверены, что я буду так стараться для вас, как никакая королева не старалась. У меня хватит воли и, я думаю, хватит власти. И верьте мне, что для безопасности и спокойствия вас всех я не пожалею, если надо, пролить свою кровь. Да отблагодарит Господь вас всех!»7
Это все опьяняло — и народ этому верил. Может быть, верила и Елизавета.
Точно так же вела себя королева и в поездках, когда она намеренно хотела возбудить любовь своих подданных при помощи публичных и широко рекламируемых действий. Испанский посол, который сопровождал ее в путешествии по Беркширу в 1568 г., докладывал, что королева направляла свою карету в самую гущу толпы, вставала и махала рукой и благодарила за теплый прием: «Ее принимали с великими выражениями и признаками радости, как принято в этой стране; это ее чрезвычайно радовало, и она сказала мне об этом, давая понять, насколько ее подданные ее любят». Елизавета сообщила послу, что «она объясняет все это чудесной Божьей милостью»8
, но на самом деле этот энтузиазм был результатом ее собственной неустанной работы и работы ее пропагандистов. В 1572 г. в поездке по Оксфордширу Елизавета спряталась от дождя в амбаре; там старуха ей сказала, что арендные права на маленькую семейную ферму скоро заканчиваются, и королева добилась, что ее Совет обратился к землевладельцу с просьбой продлить аренду. История вскоре распространилась — с помощью Совета. Королева старалась, чтобы все люди, с которыми она встречались, почувствовали свою значительность, как будто именно им присущие качества заставили ее обратить на них внимание. Хозяева в усадьбах, куда она заезжала по дороге, и мэры и секретари городов, которые она посещала, получали какой-нибудь маленький знак внимания, и от этого они светились от гордости — некоторая компенсация, несомненно, за расходы, необходимые, чтобы должным образом принять коронованную гостью. Кроме того, она так себя вела, как будто каждый город, в который она заезжала, был ее самый любимый во всей Англии, и когда она выезжала из городских ворот, люди плакали — так было в Вустере в 1575 г., а в Норидже в 1578 г. она сказала мэру: «Я уношу в своем сердце такую доброжелательность, что никогда не забуду Норидж». «До свидания, Норидж», — в слезах воскликнула она, выезжая из города9, — она умела проливать слезы как никто в ее профсоюзе, и она была не из тех, кто позволяет своему таланту погибать.